Узнав о необычной пациентке, Маргариту посетили сестры Эмиры, выбравшие путь милосердия и покровительства медицине. Бедняжки искренне верили в способность гуманизма изменить мир, фактически, отказавшись от каких-либо политических амбиций. Пока Дон Джакоб Трейн подбирал им женихов, он позаботился, чтобы они были в безопасности, не поскупившись на охрану. Это также означало и отсутствие свободы перемещения у милых девушек. Вполне закономерно, что новый человек, проникнувший между золотыми прутьями клетки, вызывал у сестер неподдельный интерес, и их навязчивая забота потрясла привыкшую к пренебрежению Маргариту, пересмотревшую свое предвзятое отношение к влиятельным людям.
Эмира навестила ее, когда над Илинией простерлась глубокая безлунная ночь и присела рядом с кроватью, потревожив чуткий сон Маргариты. Девушка улыбнулась посетительнице и открыла глаза, отразившие полумрак зеленым свечением.
— Я услышала ваши шаги сквозь дрему, госпожа.
— Полезное свойство, — кивнула леди, задумчиво смотря в хищные зрачки собеседницы. — Не понимаю, как я раньше не заметила твои способности?
— Вы очень заняты, синьорина.
— Верно. Зато теперь ты будешь приносить больше пользы.
Эмира встала.
— Мне пора ехать.
Маргарита выпрямилась и, превозмогая резкую вспышку боли, заставившей зажмуриться и задышать через рот, глотая воздух, прохрипела:
— Позвольте… мне последовать… за вами!
— Не сегодня. Поговорим о твоем будущем, когда вернусь.
— Госпожа! Прошу, умоляю, не дайте умереть Антонио!
— Не беспокойся об этом.
Леди немного неуклюже изобразила ободряющий жест и стремительно вышла из комнаты.
Учитывая скрытый потенциал Маргариты, Эмира пророчила ей большое будущее и жалела о нехватке свободного времени. Без необходимых знаний и утонченных манер таланты девушки не имели должного эффекта, и, словно необработанный алмаз, требовали бережной огранки и тщательной примерки подходящей оправы. Прощаясь с Маргаритой перед отъездом в Ая, леди искренне рассчитывала на ее скорейшее выздоровление… и ставила шаг иначе, чтобы идти тише, чем прежде.
* * *
У живописного юго-западного подножия Варувия, поросшего величественным еловым лесом, вдоль извилистой дороги вытянулась малоизвестная деревня Керуджо. Спрятанная в складках предгорий, надежно ограждающих от приходящих тревог проторенных трактов, она влюбила в себя чету Мортум, чья выстроенная на лесной поляне вилла не отличалась пышными формами или лепным декором. Хозяева ценили аскетизм и не тратили деньги в тщетной попытке догнать неуловимую моду, не забывая отдавать должное архитектурной простоте, несущей в себе черты изящной элегантности.
В это время года ледяная тонзура едва угадывалась над кучерявой сединой облаков, запутавшихся между серыми морщинистыми стволами и застывших непроглядным туманом в жесткой бороде деревьев, надежно прячущих неразгаданные тайны, уходящие корнями в глубокое прошлое. В безмолвной лесной тишине из земли выступали наклоненные замшелые плиты, на поверхности которых иногда можно заметить буквы вымершего языка, но бывало, встречались и незнакомые знаки и даже петроглифы. Те, кто задавался целью подняться по склону как можно выше, рассказывали об обветренных дольменах и менгирах: вершину одного из отрогов короновала мегалитическая постройка, скрытая от людских взоров почти непроходимой чащей. Нетронутая временем древняя обсерватория была невольным свидетелем ушедших эпох, и редких гостей Керуджо убеждали не искать ее. Иногда там можно было услышать невнятное бормотание, едва уловимое сквозь посвист ветра и скрипучее дыхание елей. Возможно, это была иллюзия, а звуки исходили от хитро просверленных отверстий в вершинах камней, или, согласно слухам, камни были кем-то прокляты.
До сих пор никто не смог найти рациональное объяснение этим находкам, и часть местных жителей нарекла эти валуны капищем друидов. Среди путешественников, желающих пройти старым трактом, и узнавших о подобных достопримечательностях, встречались те, кто не советовал жить рядом, и настоятельно рекомендовал обходить стороной осколки истории, проступившие сквозь века. Как бы то ни было, люди не селились со стороны леса и только образованная семья Мортум, чьи истоки уходили к могильщикам и чумным докторам, не испугалась слухов и поверий. Сохраняя традиции, они и сейчас следили за состоянием деревенского кладбища и не забывали о пожертвованиях в приход.
Конечно, учитывая отсутствие каких-либо перспектив и гнетущую атмосферу Керуджо, молодому поколению не хотелось хоронить заживо свои мечты, и отпрыски уезжали при первой возможности. Гемма так и поступила. Удачно встретив свою судьбу во время учебы у близкого к семье врача, она вышла замуж и занялась практикой. Когда ее супруг возвращался на берег, они старались навещать родственников, но это не всегда получалось.
С ее уходом Керуджо стал еще более грустным, если не сказать — безысходно унылым местом. Особенно остро это почувствовал Никострэто, оставшийся на попечении родителей. С рождения угрюмый мальчик, он был еще слишком юн для самостоятельной жизни, и остро переживая разлуку, замкнулся в себе больше прежнего. В его глазах старая вилла являлась подобием тюрьмы, во сто крат усиливающая чувство одиночества, поскольку все здесь напоминало о былых забавах и совместных играх прошлого. С каждым отгоревшим закатом у него просыпалась тоска, и череда воспоминаний о сестре порою вызывала слезы, которые он тщательно скрывал, поскольку наследнику Мортум не следовало проявлять слабость на людях.
Сегодняшний день показался ему праздником, поскольку к его отцу приехали родственники. Они нарочно выбрали такой путь, чтобы выразить почтение Дону Джузеппе Демерону, в чьих жилах текла кровь одной из дочерей самого Анзиано. Пересекать всю Илинию было накладно, и конечно, хотя в этом никто бы из них не признался, они опасались лично встречаться с прародителем. Специально для важных гостей был накрыт большой стол, защищенный от любопытных взглядов окружавшим виллу живописным кустарником.
Нико сидел на скамье, вынесенной под открытое небо, болтал ногами, пил чай со сладостями, и с удовольствием слушал долетающие до него разговоры, щурясь от яркого солнца: Мортум уже давно не испытывала проблем, присущим другим семьям.
Пока взрослые обсуждали новости, принесенные с севера, мальчик запоминал новые слова и красивые речевые обороты. Все, что хоть как-то подготавливало к неизведанному, огромному и пугающему миру, немедленно вызывало неподдельный интерес.
Родственники были на столько поглощены разговорами, что не заметили, как со стороны леса прошла невидимая волна, заставившая вздрогнуть чувствительные пальцы Джузеппе. Глава семьи не придал этому большого значения даже когда чайные ложки, аккуратно разложенные на блюдцах, вздрогнули от повторной волны и тихо задрожали, смещаясь в сторону — если проживаешь в предгорьях несколько лет, то привыкаешь к неровному дыханию земли, не обращая на него внимания.
За чашкой чая приятные минуты общения незримо утекают в прошлое, и никому не было дела до жемчужной дымки, поднимающейся над склоном полупрозрачным облаком, с просвечивающей мрачной сердцевиной. Если бы кто-то за ним следил, то обязательно заметил, как одинокой судорогой содрогнулась его косматая глубина, быстро растворившаяся в набегающем потоке ветра.
