— Я графиня Элизабет Гранд и имею честь принять вас в своем доме. Как к вам обращаться?
— Аэрин… Я из рода Урбан, сеньора.
Подошедший слуга склонился над ней:
— Госпоже что-нибудь угодно?
Графиня ответила за гостью:
— Прежде всего — красного вина.
Как только он отошел, девушка умоляющими глазами всмотрелась в лицо Элизабет.
— Я могу попросить вас о помощи?
— А как же ваш род?
— Он остался в Вилоне…
«Печально», — оставаясь бесстрастной, подумала графиня. — «Значит, он казнен инквизицией».
Королевские сьерры стали первым местом, освобожденным от ереси. По крайней мере, так говорили храмовники перед толпою обывателей. Кто знает, когда их руки дойдут до остальных… еретиков? Слухи не успевали за клириками. На прошлой неделе говорили о столичном аутодафе, а позавчера сожгли дубраву Полтиша.
«Они связаны с землей, на которой родились, и только гибель Ковена заставила ее уехать» — предположила Элизабет и неожиданно для себя вспомнила молодость и вздохнула, поскольку тяжелые переживания при потере семьи были до боли ей знакомы. Ее черствое сердце, не способное к состраданию, на мгновение дрогнуло.
Теперь, найдя причины, которые привели к ее порогу городскую даву, графиня засомневалась в правильности своего первоначального решения, принятого в тот момент, когда в ее дом вошла Аэрин. Элизабет осмотрела украшения девушки и вгляделась в рельефное изображения пера ворона на броши, подтверждающие юность и незначительность в иерархии вилонского Ковена рода Урбан, а затем прищурилась и обернулась к Изоле. Настороженная и робкая леди не вмешивалась в разговор и редко высказывала вслух свое мнение, но сейчас накинула на спину Аэрин теплый плед и, на мгновение обняв ее за плечи, лаконично ответила старшей сестре на не заданный вопрос. Впрочем, Элизабет не спешила проявлять эмпатию, и вернула мысли в русло чопорного прагматизма:
— Мы уезжаем завтра поутру и берем с собой или самое необходимое в пути, или особо ценные предметы. Большую часть прислуги оставляем здесь. Даже не знаю, вернемся ли обратно.
Аэрин бросила испуганный взгляд в сторону холла и сжалась от страха.
— Сеньора, возьмите меня с собой! Я смогу отблагодарить…
Графиня покачала головой. Пусть ее семья не враждовала с давами, и сейчас неподходящее время для начала распрей, однако горькая правда была в том, что сеньорита не скрывала своего происхождения.
— Прошу, я переоденусь служанкой! Мне больше некуда идти!
«Еще немного и она расплачется» — подметила Элизабет.
— Ты слишком заметна. Впрочем, сейчас уже поздно, а вот и твое вино. Тебе нужен отдых. Все остальное обсудим утром.
Аэрин послушно присела на край кресла, пригубила напиток и почти сразу же заснула. Бокал, выскользнув из ослабевших пальцев, скатился на ковер — девушке тайком подсыпали снотворное. Графиня задумчиво посмотрела на спящую даву и колебалась. Уехать, пока она не проснется? Взять с собой, рискнув абсолютно всем? Может быть, предать основы гостеприимства и отдать инквизиторам? Не примут ли они Грандов за укрывателей беглых еретиков? Отложить решение до утра? Так или иначе, — при любом варианте развития событий ей необходимо контролировать даву.
* * *
Раздраженный Маркос с заложенными за спину руками, позвякивая шпорами и скрипя сапогами, протопал мимо массивного стола красного дерева, богато украшенного позолоченной резьбой, за которым сидел, несколько минут назад доказавший свое превосходство, Тарлаттус, и, дойдя до стены, развернулся и проследовал обратно. Клирик, с удобством устроившийся в кресле, изучал изъятые у губернатора документы, разложенные перед ним, и не показывал недовольство. Разве что в его глазах плескалось холодное презрение к бывшему капитану, оставившему службу в армии, чтобы принять командование над центурией Собора, и по иронии судьбы ставшему майором-трибуном когорты, не обладая необходимым опытом в скрытых операциях. Возможно, его повышение связано с подковерными интригами Купола. Дон Маркос мог поддержать кого-то из инквизиторов местной епархии и тот, не забыв об оказанной ему услуге, возвысил своего друга. Появление архиагента оказалось для него неожиданным, а справедливая критика обожгла самолюбие карьериста, оставив на ней болезненное клеймо, и теперь он метался из угла в угол, как утыканный дротиками бык на корриде, пытаясь скрыть покрасневшее от бессильной злобы лицо.
— Марио рассказал мне, что у тебя томится какой-то пьяница?
Дон Маркос повернулся в сторону адъютанта и заорал:
— Приведи вора!
В комнате губернаторского дома, используемой на время следствия, уже побывали осведомители Полтиша, и, увы, их доклады не соответствовали высоким требованиям Тарлаттуса. Возможно, клирик и не стал бы допрашивать пьяницу при других обстоятельствах, но сейчас у него не было иного выбора. Даже не будь он заинтересован в поимке Аэрин, то все равно бы не поверил в оправдания Маркоса, убеждавшего архиагента в гибели еретиков в пламени пожара. Эту версию стоило отвергнуть хотя бы по причине невозможности ее проверки. К сожалению, это не единственная ошибка храмовника: случайно или по злому умыслу на свободу выпустили почтовых голубей, и удаленные подразделения получат приказы об изменении позиции с опозданием на сутки.
Когда вернувшийся Марио распахнул окованную металлическими полосами дверь, к ним втолкнули закованного в кандалы мужика и по комнате распространилось неприятное амбре. С первого взгляда в узнике безошибочно определялся отъявленный дебошир, способный заложить за медяк любого добропорядочного мирянина. На изуродованное в драках лицо падали спутавшиеся космы сальных волос, а его рванье лишь в общих очертаниях напоминало одежду.
— Кандалы снять, — тихим и спокойным голосом произнес Тарлаттус.
Маркос кивнул, и конвоир освободил узника от цепей.
— Итак… — Тарлаттус заглянул в один из длинных списков, составленных секретарем губернатора. — Расскажи мне, Рауль Гарсия Фернандес, зачем ты пришел к Элизабет Гранд?
Возникла неловкая пауза, и Маркос прикрикнул на него:
— Ну!
Мужик вздрогнул, шарахнулся в сторону, и, покосившись на идальго, робко заговорил, потирая запястья:
— Я просил у нее вина, сеньор.
Тарлаттус перебрал несколько писем и выбрал одно из них, написанное графиней.
— Продолжай.
Клирик принялся за чтение, иногда поглядывая на незадачливого доносчика поверх письма.
— Сеньор, вы не подумайте дурного… я лишь хотел найти вина…
Он изобразил некий жест, понятный только ему самому, замолчал и прикоснулся к свежей ссадине на щеке. Клирик дочитал письмо в тишине, едва нарушаемой тяжелым дыханием Брата Маркоса. Последний, судя по каменному взгляду и сжатым кулакам, боролся с жаждой крови. Архиагент не сомневался, что, по крайней мере, половина синяков на теле Рауля появилась вследствие многочисленных столкновений с внешними обстоятельствами непреодолимой силы, если так можно выразиться.
