Они завернули за угол и остановились как вкопанные. На тротуаре вповалку лежали люди, человек двадцать или тридцать. Здесь случилась какая-то трагедия!
По русской привычке Маса хотел перекреститься, но тут одно тело шевельнулось, за ним другое. Это были не покойники. Около развалин дома валялась вывеска винной лавки, в воздухе стоял густой запах сакэ.
— Вы когда-нибудь видели таких японцев? Хуже иностранных моряков, — горько вздохнул Баба, отворачиваясь. — Вот она — жизнь, в которой совсем не осталось Порядка...
Он был прав. Кокутай не Кокутай, но совсем без Порядка жить нельзя.
Впереди зазеленел городской парк, самого обычного вида: кусты, деревья, клумбы. Будто и не было никакого землетрясения. Насколько природа прочнее человеческих творений — каменные дома развалились, а деревья стоят.
На широкой лужайке кипела работа. Люди в черных куртках разгружали из автофургона ящики с консервами и мешки риса. Другие складывали штабелями котелки для приготовления пищи, свернутые палатки, носилки.
— Вот кто сохранил Кокусуй, — с завистью сказал Баба. — Потому что у якудзы нет демократии, зато есть твердый Порядок... Где Сандаймэ-сан? — спросил он у ближайшей черной куртки.
— Оябун сейчас в лазарете, начальник, — поклонился якудза. — Вон там, за кустами.
За кустами, под натянутыми полотняными навесами, лежали раненые. Их было несколько сотен.
Первый, кого увидел Маса, была мисс Турнип. То есть, увидел он ее потом — сначала услышал.
Пароходная знакомая орала на красавца Сандаймэ по-английски:
— Сколько раз повторять? Нужны еще бинты! Йод! Противостолбнячная сыворотка!
Дьяконисса выглядела диковинно. Она тоже была в черной куртке, с повязкой «Хиномару-гуми» на голове.
Главный якудза морщился на крик, но покорно кивал.
— Ору райт, окусан, — повторял он. — Ору райт.
Увидел приближающегося полицейского, очень обрадовался.
— Сорри, окусан. Ай маст гоу! Порису! — поклонился он ведьме добра и кинулся навстречу капитану.
Они вежливо поклонились друг другу, как добрые знакомые.
Мисс Турнип злобно уставилась на Масу.
— А, мистер якудза! К своим пришли? Только вас здесь и не хватало. Хорошо хоть Наоми оставили в покое... Эй, разве так накладывают шину?! — закричала она на кого-то. — Я же показывала!
Слава богу, ушла.
Маса тоже поклонился:
— Благодарю за вчерашнее.
Сандаймэ слегка наморщил лоб, пытаясь вспомнить, о чем речь, — и, кажется, не вспомнил. Должно быть, вчера было слишком много всякого.
— Почему Турнип-сан назвала вас «мистер якудза»?
— Потому что я родом из иокогамских якудза. Масахиро Сибата. А моего отца звали Рюдзо Сибата.
Капитан удивленно воскликнул:
— Вы же говорили, что создавали иокогамскую полицию!
— Разве якудза и полиция — враги? — укорил его Маса.
Баба смутился:
— Нет, конечно. Прошу прощения, сенсей. Прошу прощения, Тадаки-сан.
А Сандаймэ задумчиво повторил:
— Рюдзо Сибата, Рюдзо Сибата... Точно. Был у моего деда Сахэя в Иокогаме такой гасира — еще во времена, когда мы назывались «Обезьяньей рукой». Его убили стражники за сопротивление при аресте. Отрубили руку с мечом, а потом и голову, чтобы не мучился. Красивая смерть. Насколько я помню, это произошло в третьем году эры Бункю, ровно шестьдесят лет назад.
И пояснил капитану:
— Курано-сенсей следил за тем, чтобы мы с братом хорошо учили историю семьи. Всё зубрили наизусть: имена, даты.
Маса молчал, потрясенный тем, что наконец, совершенно неожиданно, узнал правду о гибели своего бандитского папаши...
— По какому вы делу, капитан? — спросил Сандаймэ, фамилия которого, выходит, была Тадаки.
Говорил он на правильном, чистом японском — не на жаргоне. К тому же еще худо-бедно изъяснялся по-английски. И то, и другое для якудзы необычно, подумал Маса. Либо же японская преступность за сорок лет сильно изменилась.
— Сибата-сенсей говорит, что ваши люди раздают листовки, которые настраивают горожан против корейцев. Из-за этого в городе происходят самочинные расправы, — строго начал Баба, но сразу же перешел с официального тона на доверительный: — Я привык вас считать человеком ответственным. Зачем же вы умножаете Хаос там, где его и так слишком много? Откуда у вас сведения, что корейцы творят бесчинства и отравляют колодцы?
Оябун ответил не тотчас же, словно что-то обдумывая. Смотрел он при этом не на полицейского, а на Масу. И обратился тоже к нему:
— ...Если вы из рода якудза, значит, вам можно доверять, лишнего не наболтаете. Предупреждаю: то, что я скажу, разглашению не подлежит.
А еще Япония хороша тем, что если тебя признали своим, то тебе доверяют, подумал Маса. Раз ты потомственный якудза, а полицейский начальник именует тебя «сенсеем», значит, ты заслуживаешь всяческого респекта и от тебя можно не таиться.
— Дело в том, — понизил голос Сандаймэ, — что вчера вечером нарочный доставил мне письмо из Токио. Вот оно.
Он достал из-за пазухи конверт с затейливой монограммой, вынул листок дорогой рисовой бумаги. Почтительно развернул. Текст был написан не ручкой, а кисточкой — в нынешние времена так никто уже не пишет.
— Главное — вот здесь. Слушайте. «...Ко мне поступили сведения, что левые элементы затевают провокации и диверсии с целью возбуждения беспорядков. Особенную активность красные будут проявлять среди так называемых «корейских пролетариев», падких на всякую антиправительственную агитацию. Ни в коем случае нельзя допустить, чтобы природная катастрофа переросла в социальную. Наш Кокутай и так переживает тяжелейшее испытание. А еще помни то, чему я тебя когда-то учил. Для умного человека всякое несчастье — не удар судьбы, а шанс. У нас появилась возможность очистить страну не только от обломков землетрясения, но и от заразы, разъедающей наш Кокусуй». — Сандаймэ поднял глаза. — Дальше следуют инструкции, которые я зачитывать вам не стану. Но теперь вы видите: мы делаем только то, чего требуют принципы Кокутай и Кокусуй.
— А кто это пишет? — спросил Баба, косясь на листок.
Оябун отодвинул палец, показал подпись.
— О! Сам Курано-сенсей! — Капитан поклонился. — Тогда понятно. Ему, конечно, видней.
Это имя Маса услышал уже во второй раз. Очень захотелось узнать, что за Курано, к которому и якудза, и полицейский относятся с таким благоговением. Но спрашивать не стал. Раз все этого сенсея знают, а он — нет, как бы не разжаловали из своих в чужие.
Вместо этого Маса осторожно поинтересовался:
— Подтверждаются ли сведения о диверсиях? Я видел в городе, как убивают и избивают случайных, ни в чем не повинных людей. Провокаций и диверсий — нет, не видел.
