— Сам Курано-сенсей его призвал? Надо же!
— Никого другого Сандаймэ бы не послушал. Он очень любил армию, но согласился стать невольником чести. Ведь такому человеку, как Курано-сенсей, перечить не станешь.
Эти слова капитан сопроводил кивком на угол шатра, где в импровизированной почетной нише токонома, японском аналоге иконостаса, висел какой-то свиток с каллиграфией и большой фотографический портрет в серебряной раме. Должно быть, реликвии перенесли сюда из разрушенной резиденции клана.
Подойдя, Маса посмотрел на снимок, запечатлевший длиннобородого старца в строгом черном кимоно с гербами. Глаза патриарха были полуприкрыты, на челе пролегла строгая складка. Сразу видно: мудрец. На свитке прекрасной скорописью было начертано: «Хранить Кокусуй, Лелеять Кокутай». По-японски это звучало красиво, но когда Маса мысленно попробовал перевести изречение на русский, получилось не очень: «Хранить Суть государства и лелеять его Тело». Может быть, оттого, что у русского государства суть не вполне понятна, а тело слишком корпулентно — как такое лелеять?
— Это девиз патриотического союза Кокусуйся, «Общества Государственной Сути», которое создал Курано-сенсей, — пояснил капитан. — Теперь-то он удалился от дел, ему ведь далеко за восемьдесят. Но Учитель всегда остается Учителем.
На это Маса издал возглас «хээ», на русский язык вовсе не переводимый и обозначающий высшую степень уважительного восхищения.
— Как же из армейского офицера получился глава гуми?
— О, это прекрасная история — хоть мне, полицейскому, и не следовало бы ею восхищаться.
— Что за история?
Капитан оживился. Все японцы, даже служители закона, обожают рассказывать о подвигах якудза.
— У нас тогда объявился новый клан, «Коокай-гуми», «Клан Желтого Моря». Они разбогатели на китайской контрабанде и захотели утвердиться в Иокогаме. Очень были напористые, действовали нахрапом, будто и не японцы. Китайский дух развратил их. Никёдо «желтоморцев» даже разрешал пользоваться огнестрельным оружием, за это старые кланы их не уважали. Знаете, как они расправились с отцом и братом господина Сандаймэ? С ужасающей вульгарностью. Просто подстерегли на выходе из бани, да изрешетили из американских автоматов «томпсон».
— Ай-ай-ай, — не одобрил Маса, а про себя подумал, что от двадцатого века за бумажными сёдзи не отсидишься, как ни старайся.
— В «Хиномару» началось смятение. Некоторые хотели выбрать оябуном первого помощника Фугу, вы его видели. Он слывет человеком современным, открытым всему новому. С Курано-сенсеем спорить, конечно, не посмели, однако мало кто верил, что из катаги, бывшего военного, может получиться хороший оябун. Однако Сандаймэ всех удивил.
— Да-а? — поразился Маса, потому что рассказчик ждал именно такой реакции.
— Он пришел в штаб «Коокай-гуми» один, среди бела дня. Те были уверены, что это официальная капитуляция, тем более что Тадаки-сан надел парадное кимоно с широкими рукавами. Из этих рукавов он выхватил два меча и в мгновение ока зарубил оябуна с вакагасиру! Представляете? Вжих, вжих — и два трупа! — восхищенно хохотнул полицейский. — Остальные «желтоморцы» труханули и разбежались. Я же говорю, у них был слабый Никёдо и китайский дух.
— Все знают, что Тадаки-сан совершил двойное убийство, и при этом он на свободе?
Это было странно. В Японии так не бывает. За каждым преступлением здесь обязательно следует наказание. Иначе нарушился бы извечный Порядок и пострадал был Кокутай.
— Всё было, как положено. Тадаки-сан вызвал полицию, сдался, сел в тюрьму. А через несколько месяцев по амнистии в связи с коронацией императора Тайсё вышел на свободу. Его встречали, как героя, и никто в «Хиномару-гуми» больше не сомневался в новом оябуне.
Полог шатра откинулся, и показался невольник чести. Вид у него был довольный.
— А бровь правая или левая? — спросил у кого-то Сандаймэ, оборачиваясь.
— Левая, ояссан, — ответил голос вакагасиры.
Войдя в палатку, оябун объявил:
— Есть один якудза, совпадающий по приметам. Имени Фугу не знает, а прозвище у этого человека Трехбровый. Он гасира в токийском клане «Урага-гуми», который опекает веселые дома в районе Ёсивара. — Сандаймэ поморщился. — Клан не из солидных. Разболтанный, гасиры не слишком слушаются оябуна. Оно и понятно. Кто кормится от шлюх, заражается дурными болезнями.
Похоже на правду, сказал себе Маса. Всё складывается. Очень возможно, что Трехбрового отрядили ловить в разрушенных кварталах пригодный живой товар, а пограбить гасира решил для приработка.
— Тогда получается, Тадаки-сан, что клан «Урага» позволил себе своевольничать на вашем «острове». Неужели вы это стерпите?
Но теперь, когда оябун убедился, что его люди ни при чем, манипулировать им было трудней.
— Сейчас всё перевернулось вверх дном. Не время предъявлять другу другу претензии по мелочам.
— Значит, вы ничем не поможете нам с капитаном? — укоряюще молвил Маса.
Сандаймэ посмотрел на полицейского, почесал скулу.
— Могу дать вам письмо к оябуну «Урага-гуми». Напишу, что Трехбровый поставил нас обоих, его и меня, в неудобное положение. Не уверен, что вам вернут девочку, но по крайней мере с моим письмом вас не прикончат.
С хромого тигра хоть кисточку от хвоста, подумал Маса и повернулся к капитану.
— А что можете вы?
— Дам рекомендационное письмо к начальнику управления, куда относится Ёсивара. Капитан Соно — достойный человек, который выполняет свою трудную службу с честью. Он мой должник. Всё, что может, сделает.
Что ж, Маса остался доволен. С двумя такими письмами, да зная, кого и где искать, можно рассчитывать на быстрый результат.
ВЕСЕЛЫЙ КВАРТАЛ
В условиях, когда железная дорога разрушена, а все шоссе завалены обломками, до столицы проще всего было добраться водой.
В порту уже наладился перевозной бизнес. Погибшие погибли, но те, кто остался, склеивали как могли осколки жизни. По бухте сновали лодки и буксиры, доставляя людей с пароходов.
Нашелся и лодочник, ходивший на моторке до Токио. Плата, правда, была грабительская. Вымогатель потребовал целых сто иен. Раньше он столько, поди, за месяц не зарабатывал. Но Маса не торговался. Он получил от убитой горем матери солидную сумму на оперативные расходы. Слава богу, деньги сохранили ценность и после конца света.
Через пару часов легкого хода по гладкой воде обогнули Кавасаки, и дальше уже начинались задворки столицы. На берегу разрушений было меньше, чем в Иокогаме. Сначала, когда плыли мимо пригородного района Сиба, совершенно целого, Масе подумалось, что слухи о гибели Токио сильно преувеличены, но лодка повернула в устье реки Сумидагавы, и сплошь потянулись выжженные кварталы.
Лодочник, уже побывавший здесь вчера и сегодня, рассказывал всякие ужасы.
