— Главный кошмар был вон там, в Хондзё, где раньше стояли армейские склады, а теперь большой пустырь.
Он показал на правый берег реки, где когда-то, во времена Масиной молодости, ещё и никаких армейских складов не было. Там доживали в старинных усадьбах бывшие сёгунские самураи.
— ...Туда сбежались от пожара со всего района. Сорок тыщ народу. Потому что открытое место. Думали, безопасно. А потом как налетит огненный тайфун. Завертелся, высосал весь воздух. И задохнулись все. Сорок тыщ! Так и лежат вповалку, не убрали еще, потому что некому. Пятерку накинете — заверну в канал, покажу. Жуть! Увидишь — до гроба не забудешь.
— Нет, спасибо, — поежился Маса.
А экскурсовод с гордостью показывал уже на левый берег. Там вдали кренилась какая-то пизанская башня.
— Наш японский небоскреб Рёункаку! Вы хоть и не местный, но наверняка видали его на открытках. Двенадцать этажей! Еле устоял. Но все равно не сегодня-завтра рухнет. Эх, останется Токио без небоскреба.
Ну, небоскреба-то Масе было не очень жалко. Вечная история. Построили люди Вавилонскую башню, погордились ею, а она возьми и развались. Но сорок тысяч задохнувшихся... Бр-р-р.
Отсюда, из Асакусы, до Ёсивары нужно было идти пешком. Маса поднялся на набережную и пошел по улице, с любопытством оглядываясь.
В юности он, конечно, много слышал о знаменитом веселом квартале, но никогда в нем не бывал. Говорили, что днем и ночью (особенно ночью) здесь не стихают возгласы наслажденья, громкие песни и радостный смех. Эти приятные звуки издавали десять тысяч девушек и такое же количество счастливых клиентов. Жительниц Ёсивары уподобляли бабочкам. В бордель они попадали еще личинками, здесь окукливались, недолго трепетали яркими крылышками и потом — лет тридцати, самое большее тридцати пяти — зачахнув от беспрестанного веселья, переселялись на кладбище храма Дзёкандзи. В народе он называется «подкидным», потому что умершую шлюху без лишних церемоний просто засовывали в мешок и подкидывали под ограду — чтоб не тратиться на похороны.
Но раньше грустным местом здесь был только Дзёкандзи, сейчас же весь развеселый район представлял собой сплошное кладбище. Сколько Маса ни вертел головой, не мог разглядеть ни одного целого дома. Выгорело всё, остались только легкомысленные таблички с указателями, на каждом какой-нибудь цветок и названия заведений.
Только по указателям и отыскался полицейский участок. Выглядел он еще хуже, чем заведение капитана Бабы. Там хоть кусок стены с дверью сохранился, здесь же остались только горы мусора. Среди них кто на чем сидели черные мундиры, десятка полтора, и совсем ничего не делали, даже не разговаривали друг с другом. Просто смотрели — одни в землю, другие в пространство, третьи в предвечернее небо. Если полиция представляет государство, то лучше было бы распустить таких представителей Кокутай по домам. От них несло унынием, безнадежностью, параличом.
Маса спросил, где начальник. Ему молча, да еще пальцем (невообразимое отсутствие манер!) показали на понурого человека, который сидел на деревянном ящике и вяло чертил прутиком по земле. Судя по звездочкам на петлицах, это был капитан.
— Господин Соно?
— Я его заместитель, Идзаки. — Офицер поднял мутный взгляд. На лбу у него розовело пятно ожога. — Вы кто? По какому делу?
— У меня к господину Соно письмо из Иокогамы. От капитана Бабы.
Это совершенно заурядное сообщение вызвало удивительную реакцию. Глаза заместителя наполнились слезами.
— Да, я знаю, они дружили.
Всхлипнул.
— Погиб? — догадался Маса. — Какая досада! — И поправился. — То есть, какая трагедия.
— Сделал сэппуку, — сообщил Идзаки и расплакался навзрыд. Находившиеся поблизости полицейские начали сморкаться.
— Как сэппуку? Почему?
— Вчера, когда началось землетрясение... — Капитан говорил с перерывами, сглатывая слезы. — ... Большинство проституток после рабочей ночи еще спали... Хозяйки сразу заперли дома и дворы, чтоб никто не разбежался... Но когда начались пожары, Соно-сан разослал патрульных по заведениям, сказать, чтобы всех вели в парк... Потому что там пруд, вода... Он хотел всех спасти... В парк набилось много девушек, очень много... Но огонь подступил со всех четырех сторон. Стало невыносимо жарко, полетели искры... Девушки стали прыгать в пруд. На них сверху другие... Нижние тонули, верхние задыхались от дыма... Никто не спасся... Сегодня мы пошли туда, а пруд весь — как бочка, набитая иваси. Сотни и сотни трупов... Девчонки, мало кому двадцать лет... Соно-сан постоял там. Потом говорит: «Это я, это моя вина».
Ушел. И один, даже без секунданта, в мучениях... Он был очень хороший человек. Поэтому мы все такие...
Вытирая глаза платком, Идзаки кивнул на полицейских.
За свою долгую заморскую жизнь Маса забыл про эту особенность японских начальников. Западные обычно сваливают ответственность за случившееся на подчиненных. Японские от нее не увиливают и часто карают себя сами.
— Что же мне делать? Господин Баба просит господина Соно о помощи...
Маса протянул письмо.
Прочитав, Идзаки смахнул последнюю слезинку, распрямился.
— Вы получите помощь от меня, Сибата-сан. Это мой долг по отношению к памяти господина Соно. Я стольким ему обязан! Что возможно — сделаю.
И тут Маса понял, что ему сильно повезло. Будь жив начальник, за множеством других забот он максимум сообщил бы какую-нибудь информацию, ныне же включился великий механизм Онги, Долга Благодарности — да еще перед только что умершим.
— Тогда идемте в «Урага-гуми» и потребуем, чтобы они поскорей вернули девочку. Бедняжка, наверное, до смерти перепугана.
Капитан замялся.
— Я сказал: «Сделаю что возможно». Вы же, господин Сибата, требуете невозможного.
— У вас осталось слишком мало людей, чтобы справиться с якудза, если они заупрямятся?
— Не в этом дело. Якудза не окажут сопротивления даже если я приду к ним один. При условии, что я потребую от них чего-то правильного.
— То есть законного?
— Нет, «законное» и «правильное» у нас в Ёсиваре не одно и то же. Здесь особый мир, в котором существуют три силы: внешний закон — то есть мы, внутренний закон — то есть якудза, и «Общество сакуры» — своего рода профсоюз хозяек заведений, за счет которых живет Ёсивара... Во всяком случае жила до вчерашнего дня... — Идзаки сделал скорбную паузу. — Взаимоотношения между этими тремя силами очень деликатные, они отработаны до мельчайших деталей, за долгие годы. Каждая сторона знает правила, то есть свои права и свои обязанности. Мамы-сан и якудза должны соблюдать тишину и порядок. Никакого воровства у клиентов, никаких драк или, упаси боже, убийств. Давать взятки полицейским запрещается (бесплатные визиты к девушкам по праздникам не в счет, это выражение благодарности). В свою очередь, мы не имеем права нервировать клиентов неожиданным появлением в борделях — если, конечно, там не произошло какого-нибудь скандала, выплеснувшегося наружу. Потому что наблюдение за внутренним порядком — уже прерогатива клана Урага, мы в их кухню не вмешиваемся. Например, откуда берутся новые девушки и как с ними там обращаются — не наше дело. Если только кто-нибудь не наложит на себя руки, да еще с шумом, так что скрыть невозможно. Постороннему человеку правила, по которым существует Ёсивара, покажутся дикими, но ни один большой город мира не может обходиться без проституции. Просто в глупо устроенных странах этот некрасивый бизнес еще и порождает букет всяких сопутствующих преступных промыслов, а у нас всё под контролем и не выходит за рамки приличий.
