— Я и забыл эту вашу обескураживающую привычку угадывать то, что еще не сказано, — с неудовольствием заметил церемониймейстер. — Но всё именно так и есть. Никаких улик против японца не имеется, но начальник придворной полиции полковник Карнович (услышав это имя, Маса и Фандорин скривились) явственно дает понять, что его величеству было бы менее неприятно, если бы из всех замешанных лиц убийцей оказался капитан Танака. Полковника интересует не истина, а расположение государя. Меня же тревожит, не осудят ли невиновного...
— И не выйдет ли сухим из воды п-преступник, — закончил Эраст Петрович. — Этой двойной несправедливости, конечно, допустить нельзя. Что ж, если нужно торопиться, сразу и п-приступим. Куда вы нас везете?
— В гостевой дом, устраиваться.
— После. Сейчас едемте на яхту. Потом на место преступления. Потом в морг, осматривать тело.
— Убитую закопали на кладбище. В ту же ночь, тайно.
— Ну так откопайте, — пожал плечами Фандорин.
Яхта стояла не у причала, а в сотне шагов от берега — должно быть, чтобы никто не сбежал. Пришлось плыть на лодке.
У борта ждал невысокий офицер в синих очках. Нервно постукивал перстнем по перилам.
— Господин Зюкин, вы в своем уме? — сердито закричал он. — Когда вы сказали, что вызовете эксперта-криминалиста, я думал, речь идет о ком-то из сыскного отделения! А этому господину на царской яхте делать нечего! Будь моя воля, он сидел бы за решеткой!
Между Фандориным-доно и Карновичем, очень плохим человеком, существовала давняя неприязнь. Неудивительно, что Зюкин-сан полковника не предупредил. У начальника дворцовой полиции большие возможности. Он мог бы просто не пустить господина через границу.
— У меня полномочия от его величества действовать по собственному усмотрению, — важно отвечал Афанасий Степанович. — Надеюсь, вы не станете противиться воле государя?
Карнович беззвучно выругался. Махнул рукой, чтоб спустили трап.
— Я останусь в лодке, — шепнул Зюкин господину. — Церемониймейстеру, представляющему особу его величества, не следует показываться причастным лицам — пока они считаются причастными.
Легко взбежав наверх, Эраст Петрович сказал полковнику:
— Здороваться нам необязательно, тем более, что я вам з-здравствовать не желаю, но отвечать на мои вопросы вам придется.
— Разумеется. Воля его величества священна, — сухо ответил плохой человек. Глаз за синими стеклами было не видно, и очень хорошо, что не видно. Насколько помнил Маса, они были бесцветными и неподвижными, как у рептилии.
— Не знаю, зачем вы тут нужны. Я уже провел предварительное расследование и отправил рапорт государю, что преступник очевиден. Капитан Танака содержится в каюте под охраной. Остальным пассажирам дозволено свободно перемещаться по кораблю. Как только поступит распоряжение из дворца, я принесу им извинения за доставленное неудобство и позволю сойти на берег.
— Значит, убийцу вы установили?
— Это было несложно. Если бы речь шла о преступлении страсти, всякое было бы возможно. Даже особа возвышенного статуса может потерять голову от ревности. Но тут вульгарное ограбление. Остальные пятеро или очень богаты, или сказочно богаты. Капитан Танака — единственный, кто живет на жалованье.
— А вам не приходило в г-голову, — Фандорин с некоторым сомнением посмотрел на темя полицейского, — что убийца забрал драгоценности не ради наживы, а чтобы изобразить ограбление?
Судя по тому, что полковник вздрогнул, нет, не приходило.
— Мне нужно побеседовать с п-подозреваемыми.
— Это невозможно! Господа офицеры взвинчены, оскорблены. В любом случае, я не могу допустить, чтобы какой-то странный субъект устраивал допрос таким особам! Нет, нет и нет!
— Ладно, — с неожиданной кротостью уступил Эраст Петрович. — Тогда просто соберите всех в кают-компании. Мне нужно на них хотя бы взглянуть.
— Лишь через стекло, — отрезал Карнович. — Можете поговорить только с Танакой.
Потом Маса и господин стояли на палубе, затаившись у большого окна, и наблюдали, как в салон один за другим входят русские офицеры нерусского вида.
Они встали вокруг Карновича, который что-то объяснял или рассказывал, делая извиняющиеся жесты.
Высокий густоусый кавалерист, сердито двигавший кустистыми бровями, несомненно был персидским принцем. Рядом переминался с ноги на ногу флегматичный пухлолицый бухарец, сонно помигивал на полковника сверху вниз. По соседству с этой парой Карнович казался бы коротышкой, если б с другой стороны от него не стояли два миниатюрных, почти игрушечных гусара с одинаковыми крестиками Пажеского корпуса на ментиках. Сын сиамского короля принц Чакрабон, очевидно, был тот, что слева — с подкрученными усиками. В осанке корнета чувствовалась царственность. Чуть в стороне с презрительной улыбкой на породистой мандаринской физиономии торчал тощий дылда китаец.
— Что скажешь? — спросил господин.
— Перс темпераментен, гневлив. Может сгоряча и убить. Но маловероятно, что такой человек додумался бы для прикрытия изобразить ограбление. Бухарец слишком ленив. Китаец чересчур избалован. Если он — сын одного из девяти китайских цзунду, значит, с детства пресыщен всем на свете. Вообразить, что он станет убивать из страсти или корысти невозможно. Сиамцы, по-моему, не обидят и мыши.
Эраст Петрович не согласился
— Не скажи. У корнета Най-Пума траурные глаза. Это сильный характер. И принц тоже совсем непрост. Может оказаться тихим омутом, в котором ч-черти водятся. Ладно, идем к Танаке. Но я на него только посмотрю. Разговаривать не буду. Лучше, если с ним побеседуешь ты, с глазу на глаз. Как японец с японцем. Неважно о чем. Мне нужно только твое впечатление: способен ли этот человек убить женщину.
Вышел Карнович.
— Что, полюбовались на грабителей? Ломброзианские типы, не правда ли? — иронически осведомился он. — А теперь идите посмотрите на японца. Увидите, что сомнений нет. Под внешней холодностью скрывается жестокий, расчетливый зверь. Мои сотрудники собрали о Танаке досье. Он весьма небогат, сын бедного самурая — так называются их дворяне.
— Б-благодарю за разъяснение.
Не уловив насмешки, полковник продолжил:
— Танака командирован в Россию для стажировки в нашей армии. Сделан капитаном, что соответствует его японскому чину майора. Командует ротой Новочеркасского Александра Третьего полка. Проявил себя исправным офицером, представлен к командованию батальоном. По отзыву начальства, очень умен, инициативен, изобретателен. — Последнее слово было произнесено с нажимом. — Русским языком владеет свободно. Даже принял православие, однополчане зовут его Георгием Ивановичем. Человек, с легкостью меняющий веру отцов и даже собственное имя, способен на что угодно. Так что всё сходится. Вам, Фандорин, не удастся украсть у меня заслугу раскрытия убийства.
