Нет чтобы появиться раньше и не подпускать ко мне этих двух идиоток! Я промчалась мимо него с ослепшим и оглохшим видом, донеслась до парты, схватила Сашкин рюкзак и через плечо ловко метнула назад, на пустующую парту. Или не очень ловко, не проверяла. Потом забралась на свое место и уставилась в окно.
Урок тянулся бесконечно, и я всеми порами своего организма чувствовала прикованное к себе внимание класса. Все эти оглядывания, сближенные головы, шепотки. Наш класс никто не назвал бы дружным, в основном каждый сам по себе, если дружба, то парочками. В никуда уходят все попытки нашей классной сдружить нас совместными поездками и конкурсами, мы – словно пазлы из разных коробок, никак не соединяемся. Однако и про травлю неугодных, про деления на крутых и лузеров знаем больше из фильмов. Мы все дети обеспеченных родителей, другим нашу гимназию просто не потянуть, но никогда не пытаемся мериться предками, их доходами или тачками – это теперь отстой, затеявший подобное был бы испепелен презрением. Просто мирно сосуществуем в школьных стенах до поры до времени. Именно с непривычки я так болезненно воспринимала эту враждебность, возможно, в разы ее преувеличила. А примерно посреди урока мне на стол шмякнулась прилетевшая откуда-то со среднего ряда записка. Нужно было просто смахнуть ее со стола, но я от растерянности прочитала. Там было написано:
«Ты реально пыталась увести Вилли у Лины?»
Сначала я опешила. Потом даже засмеялась от неожиданности. Вороватым движением сгребла записку в карман жакета, чтобы никому не попалась на глаза. И тут же мои мысли приняли новое направление: а если предположить, что я разговариваю во сне и сказанула что-то про Вилли? Нет, ничего такого, я никогда не думала о Мажейкасе как о парне… хотя он, конечно, дико привлекателен внешне, тут не поспоришь. Но нет, я не могла, мне нравится Сашка, и вообще… Иногда Вил меня жутко раздражал, когда приходилось приглашать его к себе или на прогулку, а я бы предпочла побыть вдвоем с Кимкой, как в довиловские годы нашей дружбы. Иногда их пара казалась мне странной, я недоумевала, как ухитряется порывистая, не слишком сдержанная на язык Кимка общаться с таким правильным и рассудительным типом. Допустим, все это я выболтала во сне, могла бы подруга на меня очень сильно обидеться? Ответ: да, могла, но в тапках убегать из моего дома не стала бы. Скорее, разбудила бы и устроила разбор полетов. Значит, опять мимо.
Настроение упало еще ниже, хотя уже некуда было падать. Голову стиснуло, словно на нее, как на бочку, набили железный обруч, заныло за ушами. Я едва высидела до перемены, первой схватила сумку, хотя Елена Станиславовна еще объясняла домашку, выскочила за дверь. И сразу рванула в раздевалку, желая одного – как можно скорее оказаться дома. Выпить таблетку от головной боли и принять лежачее положение. К классной явлюсь завтра, как говорится, семь бед – один ответ.
Я даже решилась на то, чтобы срезать путь, пойти не привычной дорогой вдоль проспекта, а проскочить между двумя неприятными на вид блочными строениями, соединенными на уровне третьего этажа сплошным балконом-туннелем. Это здание у нас прозывалось мигрантской общагой, и я обычно опасалась там ходить, особенно под балконом, вечно оттуда летел всякий мусор, окурки или раздавались выкрики, которые преследовали долго, – балкон был открыт на обе стороны. Но сейчас мне на все было наплевать.
Головы я не поднимала, но видела краем глаза какие-то мельтешащие фигурки на балконе. А когда прошла под ним, моментально мне на голову что-то посыпалось, вроде сложенных бумажек. С утробным рыком я смахнула их с волос и воротника куртки, перешла почти на бег и из опасного двора выскочила на круглую уютную площадь с фонтаном посередине. Желая отдышаться, рухнула на скамейку и прикрыла на минуту глаза, а когда открыла, то сразу уловила какую-то лишнюю деталь на уровне уха, над правым плечом. Так и есть, в волосах застряла одна из бумажек.
Я даже скорчилась от отвращения, вообразив, что ее могли обслюнявить для лучшего полета, сбила ногтем. Бумажка свалилась на скамейку рядом, и нет, это был не изжеванный комок, а многократно сложенный квадратик светло-желтого цвета. Обычно я не ведусь на такие вещи, но тут почему-то развернула, стараясь касаться только ногтями, и низко наклонила голову, чтобы прочитать, не поднимая. Там детским почерком, печатными буквами и без знаков препинания было накорябано:
БУДЬ ОСТОРОЖНА ОПАСАЙСЯ НОВЫХ ЛЮДЕЙ НИ С КЕМ НЕ РАЗГОВАРИВАЙ КОГО НЕ ЗНАЕШЬ И НЕ ДАВАЙ СИДЕТЬ ИЛИ ИДТИ РЯДОМ С СОБОЙ
Нет, едва ли это ребенок писал: ошибок нет и предложение развернутое. Буквы «В», «Е» и «К» везде развернуты в другую сторону, но это, скорее всего, нарочно. Я хмыкнула и щелчком отправила листок прочь со скамейки, попала четко в мусорку. Ага, там ему и место! Встала и побрела в сторону дома, удивляясь, почему даже короткий путь сегодня оказался таким утомительным.
Мать была дома, в последнее время она часто уходила на работу на полдня, а потом сидела за большим столом в гостиной, обложившись бумагами.
– Дана, ты почему… – начала она, но вдруг запнулась, шагнула ко мне и с ходу прижала ладонь к моему лбу. Потом сместила руки куда-то под уши – я замычала от боли.
– Все ясно. – Мать шумно вздохнула. – Раздевайся и тут же в постель. Похоже, не грипп, так ангина до тебя добралась.
«Я заболела, вот оно что, – дошло до меня с сильным опозданием. – Ну что ж, это хотя бы выход из накопившихся проблем с прогулами и с классом».
Глава девятая
Самый страшный день
Правда, последующие дни трудно было назвать приятными, уж лучше бы я разбиралась с классной и одноклассниками. По ночам меня трясло, и мама протирала мне лицо и шею мокрым полотенцем. Горло обложило так, что я по несколько раз на дню страшно пугалась, что больше никогда не смогу сглотнуть. Через четыре дня стало легче, но я все равно почти все время спала, сил не хватало даже фильм посмотреть.
А потом наступил тот день, который мне никогда уже не забыть. Я проснулась утром и ощутила, что ничего не болит и глаза не слезятся от проникающего сквозь щелку между портьерами утреннего света. Зашевелилась слабо под ставшим слишком тяжелым одеялом, пытаясь принять сидячее положение. Почти сразу – и как услышала? – в комнату заглянула мама. Уже одетая на выход, с подкрашенными глазами и губами, поспешила мне на помощь, подложила под спину несколько резервных подушек. А я вдруг обратила внимание, какой у нее бледный и уставший вид, и спросила испуганно:
– Ма-ам, а ты куда собралась? В больницу? Тебе стало хуже?
Мать округлила глаза:
– Чего вдруг? На работу, там какая-то проверка, нужно хоть на часок показаться. Надеялась, что ты проспишь до полудня, как все эти дни, и даже не заметишь. Но я совсем скоро вернусь. Тебе подать нормальную еду или будешь подчищать запасы?
