– Я не знаю, – честно ответил Орлик. – Возможно. Не могу сказать, что меня это пугает. А ты что же, боишься связать себя со мной на веки вечные? Думаешь, надоем тебе через сотню-другую лет?
Тут уж девушка с возмущенным воплем вскочила на ноги:
– Да у тебя только одно на уме! Иногда мне кажется, дорогой Орлик, ты совсем не изменился с той поры, когда мы бегали в одних рубашонках, остался таким же мальцом, только портки надел! Как может мне надоесть собственная рука или нога?! Или глаз, или сердце? Ведь ты и есть мое сердце…
Чтобы устыдить его еще больше, Дея отвернулась и закрыла лицо ладонями. Юноша поднялся с земли, в душе ругая себя на все лады за сказанную глупость. Осторожно сжал подрагивающие плечи и развернул любимую к себе, отвел ладони от ее лица – и увидел лукавые смеющиеся глаза.
– Снова ты потешаешься надо мной! – вскричал с облегчением. – Но скажи, почему тогда тебя пугает вечность? Разве может надоесть вот это?..
Тут он приник к губам девушки и отодвинул лицо, только когда Дея боязливо затрепетала в его объятиях.
– Нет, конечно нет, – прошептала девушка, тяжело и часто дыша. – Но кое-что пугает меня. Ты ведь когда-нибудь станешь старейшиной, главой нашего народа, я же буду все время дома с хозяйством и детишками. Вечность спустя ты можешь забыть, почему когда-то я была так нужна тебе.
Она всхлипнула, на этот раз без притворства. Орлик поспешил снова обнять ее:
– Ну и кто из нас так и не вырос, Дейка? Неужели ты думаешь, что нужна мне меньше, чем я тебе?..
В этот момент зашевелилась высокая изумрудная трава, на поляну выскочила, сверкая коленками, девочка лет восьми в домотканой расшитой рубашке. Влюбленные шустрыми ящерками отскочили друг от дружки.
– Орлик, Дея, пойдемте скорее, только вас все ждут! – подскакивая от радостного нетерпения, пропищала девочка.
Пир продолжался до глубокой ночи. Женщины ждали заката, чтобы узнать, какова будет их жизнь в этой волшебной стране, но воротились быстро, притихшие и разочарованные: солнце исчезло сразу и вдруг, словно на небе захлопнулись створки. Зато появились незнакомые звезды, ярче и крупнее прежних, а воздух тут же заполнили светящиеся существа размером от светлячков до летучих мышей. Ярко пылали костры в центре поляны; хотя вечерний холод не пришел, воздух оставался ласково-теплым, ветерок нес невесть откуда сладкие и дурманящие запахи, которые вполне могли заменить сладости и самое лучшее вино.
Поначалу люди просто наслаждались едой, теплом и тем, что жизнь дала им передышку. Но вот все настойчивее и громче зазвучали печальные песни, послышались горькие рыдания и стоны – пир превратился в тризну. Впервые появилась у них возможность помянуть и оплакать всех, кто остался в городе и в снегах. И долго еще плач стоял над поляной, и странные создания, реющие в темноте, подхватили его и эхом разнесли по лесу. Так что, вкусив всего, что привезли с собой юноши со странной охоты, люди так и заснули на траве, обнимая детей, поминая недоживших и молясь, чтобы все их горести и испытания наконец остались позади.
Утром стало известно, что ночью умер дед Новик, хотя раны на его обмороженных ногах вроде как начали заживать и уж точно не помешали ему весь вечер от души угощаться вином и мясом. И Орлик не пошел к отцу говорить о свадьбе с Деей, поскольку старик приходился девушке дальним и единственным уцелевшим в бойне родственником, по которому полагалось соблюсти траур. Эта первая смерть заставила юношу в очередной раз подумать о том, что новый мир вовсе не таков, каким рисовали его старые легенды.
Глава двенадцатая
Кукушкин лог
Дятлов заглянул в бумажку с планом и аж застонал от досады. На этот раз отец превзошел себя, и утреннее приключение обещало затянуться надолго. А ведь его ждет Данка, о ней теперь, кроме него, позаботиться некому. Придется бежать всю дорогу туда и обратно и надеяться, что задание окажется не очень трудным.
Поддерживая ровный темп бега на уже поднадоевшей лесной дороге, он от нечего делать вспоминал, как все это началось чуть больше года назад. Отец в тот день вошел в дом внезапно, в обеденное время, тогда как его ждали ближе к вечеру. Мать, с раннего утра суетившаяся у плиты, ахнула и выронила сковородку, плеснув на пол кипящим маслом, – отец пробыл в следственном изоляторе меньше двух недель, а выглядел так, будто вернулся после десяти лет лагерей: густо заросший щетиной, всклокоченный, с блуждающим взглядом. Набычившись в дверях, глядел на жену и сына, кривил рот и упорно молчал, даже когда посыпались вопросы и приветствия.
Когда сели за стол, отец сперва ел жадно, потом вдруг замер, откинулся на стуле и брезгливо кивнул на тарелку с борщом:
– Вчерашний, что ли? Могла бы и свежего приготовить, не каждый день муж из тюряги приходит.
– Это нас твой адвокат с толку сбил, сказал, тебя к вечеру ждать. Я стол хотела накрыть, с утра у плиты, а вот до первого руки не дошли, – улыбнулась ему мать.
Тогда она еще говорила спокойно и весело, как обычно, это потом ее тон навсегда изменился, голос стал тихим, движения зажатыми и пугливыми, словно по минному полю идет.
Отец неопределенно хмыкнул, и взгляд его переместился на сына.
– Ну а ты, наследничек, чего помалкиваешь? Стыдишься теперь папку? Папка вор, да?
Саша коротко пожал плечами: нет, он не стыдился, но и приятного, конечно, было мало в том, что отец присваивал государственные средства, брал взятки. Этого движения оказалось достаточно, чтобы тот с места в карьер начал орать:
– Чистенький у меня сыночек, да? Привык с детства как сыр в масле перекатываться! Папка все для этого сделал, а теперь он плохой, он ворюга! А знаешь, что я тебе скажу?
Отец руками оттолкнулся от стола, борщ выплеснулся из тарелок и расцветил скатерть багровыми пятнами. А он отбежал к дверям столовой, картинно застыл на пороге:
– Знаешь, что будет, если я выйду из дома? Завтра же вас с матерью отсюда турнут, потому что домик на моих родителей оформлен! Снимете вы с матерью комнатку в поганой коммуналке, забудешь про свою навороченную гимназию, про дорогие гаджеты со шмотками. Мать твоя делать ничего не умеет, так что побежишь сам искать работу. Сначала станешь бумажки на улицах раздавать или в магазине ящики таскать, потом поймешь, что так не выжить, и призадумаешься, как тебе к нормальному бизнесу прибиться, незаконному то есть! А лет через десять скажешь: «Спасибо, папка, что жизни научил, на ноги поставил. А иначе так и остался бы я выставочным щенком, который только и умеет, что деликатесы жрать да перед девками красоваться».
Отец умолк, тяжело переводя дыхание.
– Володя, ты что? – изумленно произнесла мать, но отец отмахнулся от нее, не сводя с сына пылающего взгляда:
