– Бедная! – У меня даже горло перехватило от переживаний за подругу. И одновременно радостно стало, что все наконец объяснилось. – Слушай, а ты по учебе не очень отстала?
– Да не особо, Вилли потихоньку привозил учебники, хотя мне был прописан строгий отдых от любых умственных напряжений. Как я это услышала, прямо такая тяга к учебе проснулась – не поверишь! Вил приезжал, мы запирались в процедурной, сестры думали, что мы – сама понимаешь, а он мне там новый материал объяснял.
Отсмеявшись, я спросила:
– Не гоняли его оттуда?
– Поначалу. Профессор мой все смеялся, типа ложитесь, юноша, уж сразу в мужское отделение, все равно рано или поздно мне в руки попадетесь. Потом все привыкли и говорили: «Ну этих неразлучников даже не трогайте». А как у вас с Сашкой? Девчонки сказали, он тоже в больницу загремел, почему?
– Да все обошлось уже. Слушай, может, я сейчас забегу к тебе и все расскажу? А то зарядка кончается.
В ожидании положительного ответа я привстала с тумбочки и поискала взглядом ключи. И вдруг… голос Кимки как-то разом изменился. Стух и поскучнел.
– Понимаешь, Богдашечка, сейчас уже поздно, меня скоро спать погонят, доктор предкам мозг выел насчет режима, – торопливо и приглушенно проговорила она. – И у нас типа теперь лимит посещений, а сегодня уже Вилли был и девочки из школьного театра забегали.
– Ладно, а завтра? – Горло перехватило, слова просочились с трудом и болью.
– Ох, нет, мы с утра едем… ну, к еще одному светилу, отец же мой любит по сто раз все перепроверять и подстраховываться. Я… я сама тебе позвоню, когда будет возможность.
– Ну ладно, пока, – ответила я и отключилась.
Слух не обманул меня: в голосе Кимки отчетливо звучали страх и смятение, а значит, все сказанное насчет той ночи было отмазкой, специально для меня сочиненной ложью. Она боится встречи со мной, и это, возможно, уже навсегда. И значит, ночью что-то произошло – и с Кимкой, и с Дятловым. Но почему же Сашка молчит? Сегодня он фактически объяснился мне в любви, до кучи и предложение сделал, пусть и в своем дятловском духе. И вовсе не похоже, что я внушаю ему страх или отвращение. Так что же мне теперь думать?
Я снова заметалась по квартире. Пару раз попыталась позвонить Дятлову, но он не отвечал. А потом вдруг пробудился наш стационарный телефон. Звонила бывшая мамина сотрудница, она назвалась и сказала, что была на поминках, хотя я все равно ее не вспомнила.
– Как ты, Богдана? – подобающе грустным голосом спросила она.
Я что-то пробормотала, ну а что вообще отвечать в таких случаях?
– Мы собираемся сороковины отметить прямо здесь, на работе, – продолжала женщина очень осторожно. – Каждый принесет, что сам приготовит, посидим по-домашнему. Ты не хочешь к нам присоединиться?
Я замялась, не зная, как отказать, вроде бы неудобно, но ведь я там никого не знаю. Кроме Бориса Ильича, но с ним, похоже, мне вообще не стоит встречаться. Сотрудница просекла мое замешательство, потому что заговорила торопливо:
– Все в порядке, если у тебя другие планы. Наверно, вы с родственниками собираетесь.
Значит, у мамы на работе никто не знал, что мы живем только вдвоем. Мама всегда была скрытной…
– Ну а мы посидим, помянем. А потом через неделю снова собираться, снова сорок дней. Такая тяжелая осень…
– Кто-то еще умер? – не удержалась я от вопроса.
Короткая пауза, потом женщина заговорила извиняющимся тоном:
– А ты разве не знаешь, Богдана? Странно… Умер еще один наш сотрудник, Борис Ильич… Твоя мама с ним дружила…
– Как умер, когда? – ахнула я. – Прямо сегодня?
Вчера-то он совсем не планировал умирать. Хотя это в любой момент может случится.
– Нет, я же говорю, почти сразу после твоей мамы.
Почему-то первыми похолодели пятки, от них уже мороз пополз по всему телу. Перед глазами поплыла какая-то хмарь, пришлось срочно сесть прямо на пол.
– Но что с ним случилось? – пробормотала я.
– Инсульт. После болезни – помнишь, он разболелся к похоронам, даже не смог пойти, – так вот, первый раз вышел на улицу, хотел, может, в магазин сходить. А во дворе повалился на газон и уже не встал. А вы не созванивались с ним больше? Он же, как я понимаю…
– Нет.
Тут я отключилась. Конечно, грубо получилось, но продолжать разговор не было никаких сил. Ужас сковал меня, когда я сообразила, что все это время общалась с тем, кто выдавал себя за Бориса Ильича, по его мобильнику, а значит, смерть моего настоящего опекуна вовсе не была случайностью. И тот, кто все это провернул, от меня теперь так просто не отвяжется…
Глава двадцать первая
Заключенный
Саша Дятлов не стал ждать автобус или заказывать такси до поселка – хотелось двигаться, так что от центра города к себе решил пробежаться через лес. Сначала шел по освещенной, недавно приведенной в порядок песчаной дороге, но постепенно она сужалась, превращаясь в петляющую среди заболоченных низин тропу. Темнота и одиночество Сашу давно не пугали, спасибо отцу. Хотя нет, неправильное чувство. Отца он любил по-прежнему, но проникаться благодарностью к тирану – последнее дело.
Бревенчатый настил, заменяющий мост через мелкую речку, отделил лес от поля, за которым начинался поселок. Тут Саша с трусцы перешел на спринт, надеясь хорошенько устать и сразу завалиться в постель. Интересно, приготовил ли ему отец на завтра очередной квест или отменил на то время, пока сын по здоровью освобожден от школы. Вчера и сегодня Дятлов бумажек не находил, хотя просыпался по привычке в четыре и первым делом спускался вниз. Честное слово, уже даже тянет размяться.
Легкой трусцой пересек поселок, свернул на свою улицу, поглядел в сторону дома – и насторожился. Рядом с их забором стояли две машины: полицейская и черная «Ауди». Калитка была распахнута настежь, какие-то тени мельтешили перед домом. Значит, опять по отцову душу, зря он за этот год разругался со своими юристами, кляня каждого за лишние, как он полагал, дни и даже часы в СИЗО. Возможно, они в ответ прекратили жать на нужные кнопки – и вот. Наверняка отец снова открутится, но каким вернется на этот раз? Саша на всех парах рванул к дому.
Окна первого этажа ярко горели, и еще от калитки были слышны крики и ожесточенная ругань, особенно выделялся резкий и полный злобы голос отца. Парень взлетел по ступенькам и замер в приоткрытых дверях.
Массивная фигура отца во взмокшей майке и домашних трениках перекрывала путь из прихожей в гостиную. Его широко распахнутый рот и яростный взгляд не сулили поздним визитерам ничего доброго. Хотя тех было аж трое: один молодой полицейский в форме и двое мужчин среднего возраста в штатском, они пока просто стояли возле вешалки и не имели возможности вставить хотя бы слово. Мать испуганно выглядывала из коридорчика, ведущего в столовую.
