– Дана, что случилось?! – Она так и втянула меня во двор. – Что-то дома, какая-то беда?
Похоже, Сашка с ней моей бедой не поделился…
– Понимаете, я потеряла ключи, дома никого и дозвониться никому не смогла, – проговорила я на автомате. Ложь неубедительная, но ведь на улицу теперь уже не выгонят? – А Саша спит, да?
– Саша? – Она отпрянула и посмотрела на меня так, что мне снова стало жутковато, но теперь уже самым естественным образом. – Его сейчас дома нет. Но ты не волнуйся, сейчас устрою тебя в гостевой комнате. Есть хочешь?
Я мотнула головой в полной прострации. Так-так, сейчас еще всплывут интересные подробности про Дятлова и про то, где он проводит ночи после наших поцелуев в автобусе. И это будет уже полный финиш.
– А с ним все в порядке? С Сашей?
Но женщина будто меня и не слышала. Убежала на второй этаж, пока я разувалась у вешалки, минуты через две появилась снова. В руках она держала стопку полотенец и еще какие-то вещи, поманила меня за собой вверх по лестнице. А там просто приложила палец к губам, когда я снова попыталась задать вопрос. Привела в одну из комнат, положила стопку на край уже разобранной кровати – и была такова.
Я решила не сходить пока с ума. В конце концов, Сашкин отец спит, значит, ничего ужасного не случилось. Обнаружила дверь в ванную, очень обрадовалась – после пережитой жути я была вся липкая от пота. В принесенных Сашкиной матерью вещах нашла ночнушку и халат, и зубную щетку в упаковке, и даже крем для лица. Привела себя наскоро в относительный порядок, но надеть ночную рубашку уже не хватило сил – рухнула лицом в хрустящую наволочку и разом отключилась.
* * *
И в кои-то веки увидела сон, хоть и очень странный. Во сне я тоже лежала в кровати, но почему-то не могла даже шевельнуться. Мои руки и ноги словно подверглись заморозке, стали тяжелыми, ледяными и неподвижными, кажется, двигать я могла только глазами. Над комнатой, в центре которой стояла моя постель, высился здоровенный купол вроде как из разноцветного стекла, красочный витраж, буйное смешение красок. А в самой высшей точке купол полыхал огнем – за ним в самом зените стоял настоящий солнечный диск. Солнце било мне в глаза, но я их не закрывала, напротив, жадно смотрела и смотрела вверх, будто этот золотой свет был последней моей надеждой, помогающей цепляться за жизнь.
Но чуть позже меня заинтересовал источник мягкого тепла в районе правого запястья. Я с некоторым усилием переместила туда взгляд и увидела девочку лет шести, с ногами сидящую на одеяле. На малышке было платье без рукавов, присобранное в районе шеи и блестящими складками спадающее вниз. Платье было из белого шелка, но казалось цветным от бликов витражного купола. Тонкую шею обвивало, как мне сперва показалось, искусно сделанное колье, но потом я разглядела, что украшение сплетено из мелких полевых цветов, еще хранящих свежесть и нежный аромат. Волосы девочки, почти белые, словно морская пена, были распущены и частично скрывали ее бледное, выразительное, перепуганное личико. Девочка обеими ручками сжимала мое запястье и не спускала с меня широко распахнутых фиалковых глаз. Она радостно заулыбалась, поймав мой взгляд.
Даже во сне я удивилась: ну с какой стати мне снится ребенок, ведь детей я на дух не выношу. Всегда стараюсь не заходить в гости к одноклассницам, у которых есть младшие братья или сестры, все равно все удовольствие от общения будет загублено беготней, визгом и моими судорожными попытками сдержаться и не прибить крикуна. Но эта девочка будила во мне совсем другие, очень сильные чувства.
– Мамочка, – произнесла она неожиданно сильным и мелодичным голосом, – ты здесь, ты не оставишь меня?
Мои губы шевельнулись с трудом, словно ломая сковавший их ледок, и я услышала собственный голос:
– Конечно я здесь, родная, я с тобой.
Девочка подползла поближе, ее удивительные волосы коснулись моей груди, прикрытой какой-то легкой тканью, почти паутинкой.
– А зачем они все говорят, будто ты умираешь? Что значит это слово? Куда ты умираешь? Надолго?
Я поцеловала упавшую мне на губы прядку волос и ответила:
– Мамы не умирают, милая. Я всегда буду рядом с тобой, даже если какое-то время ты не будешь видеть меня.
– Рядом со мной и с папой, да? – с напором спросила малышка, бросив стремительный взгляд куда-то в сторону.
Я тоже туда посмотрела. Там, похоже, находилась дверь в комнату с балдахином и боковинами из темных, тяжелых даже на вид тканей. И между ними стоял, скрестив руки на груди, парень лет двадцати, на вид слишком молодой даже для такой небольшой дочки. Хотя масть совпадала – длинные белые волосы рассыпались и по его плечам. И смотрел он на меня, не моргая и не шевелясь, лишь грудь под легкой светлой рубашкой глубоко и часто вздымалась. Я никогда не видела его прежде. Я вообще никогда не видела такого красивого, гордого и властного лица. Я никогда не видела выражения такого страдания и еще… недоумения, что ли, будто он впервые в жизни столкнулся с чем-то, что ему неподвластно. Мне захотелось рассмотреть парня получше, я слегка перекатила голову по подушке – и тут все исчезло. Что-то разбудило меня.
Глава двадцать четвертая
Пленники
Два бугая оттащили Орлика на окраину селения так стремительно, что ему не удалось даже коснуться ступнями земли. Старик Махмуд следовал за ними, нес в руках глиняный кувшин с вином, блюдо с фруктами и лепешками. У самой крепостной стены обнаружилось низкое круглое строение вроде шалаша, но выложенное из тех же белых камней, что и сама стена. Забежав вперед, старик отворил засов на дубовой двери, изнутри кисло пахнуло подгнившим сеном.
– Сюда мы иногда помещаем тех, кто только прибыл из нашего прежнего мира, – сообщил Махмуд, пока сына старейшины закидывали внутрь. Он как будто всеми силами пытался сделать вид, что ничего дурного не происходит. – Они подчас теряются от внезапных перемен и ведут себя буйно. Так что, когда станешь укладываться на покой, сперва выбери черепки из соломы.
Едва он удалился, Орлик первым делом метнул о стену оставленный ему кувшин, затем краем блюда долго пытался царапать дверь, пока не убедился в бессмысленности этого занятия. На ощупь отыскал пару сухих комьев соломы и свернулся на них, размышляя. Он от души надеялся, что Ждан не подвел: уже увел дружину обратно в Кукушкино Гнездо и вернуться сюда отныне не позволит никому и никогда. Но вот только послушаются ли его другие юноши, а всего пуще отец и Дея? Не решатся ли два самых дорогих ему человека на безрассудство, не отправятся ли на его поиски сами?
О своей участи Орлик почти не беспокоился, хотя и терялся в догадках, для чего понадобился хитрецу Махмуду. За этими тревожными мыслями он забылся сном, крайне беспокойным: во сне ему слышались крики, как будто на родном языке, даже имя свое он различал. А на рассвете его разбудил старик Махмуд.
