Сашка, почти неразличимый в темноте – первый этаж был как цементный колодец, свет не горел, – ехидно засмеялся:
– Ну, Дымка, ты всегда умела произвести сильное впечатление.
Это он вдруг назвал меня старым детским прозвищем, из-за цвета волос. Наверно, прежде я бы умилилась, растрогалась… но не сейчас.
– Вот только не надо снова прикалываться! Это ужасно, то, что ты видел!
– Да ладно, не воображай о себе лишнего! – продолжал веселиться этот неисправимый тип. – Я еще понял бы, превращайся ты в мерзкое склизкое чудовище – кстати, я рассказывал, что в детстве, когда посмотрел первых «Чужих», месяц спал только при свете? А ты – ничего особенного, все однажды будем так выглядеть, даже хуже.
– Заткнись, и без тебя тошно!
Где-то наверху стукнула дверь, и мы покинули подъезд. На пешеходке, всегда многолюдной, чистенькой, мне стало чуточку легче, исчез ужасный металлический привкус, и в голове перестало шуметь.
– Знаешь, – задумчиво произнес Дятлов, – я, пожалуй, зайду к этой Инге еще раз, без тебя. Вот составлю список вопросов, а их, чувствую, много получится.
– Не смей! – перепугалась я. – А вдруг она сдернет свою чертову повязку?
– Данка, я говорил тебе когда-нибудь, что слова «не смей» действуют на меня обратным образом? И я буду очень деликатен. В твоем отсутствии могу даже за ней малость приударить.
– Тогда она тебя точно испепелит, – захихикала я. – Эта Инга, по-моему, очень умная.
– Проживешь тройку-другую жизней, поневоле станешь умным.
Я крепко сжала зубы: лично мне совсем не хотелось умнеть подобным образом.
– Пошли в кафешку? – Сашка потеребил меня за пальцы. – А то до Светланиного чая руки так и не дошли.
– Мертвым пища ни к чему, – зло прошипела я.
– Зато у бессмертных отличный аппетит! – парировал Дятлов и за рукав куртки потащил меня в наше любимое кафе, мы всегда ходили туда есть пирожные «Графские развалины». Едва ли что-то могло развеселить меня сейчас, но пирожное – это святое.
Глава двадцать седьмая
Охота
Без утайки рассказал Орлик друзьям, какая участь их ждет. Да и не имело смысла ничего утаивать, за ними могли прийти и потащить на ристалище в любой момент.
Уже сейчас, наверно, старик Махмуд дает своим названым сыновьям последние наставления перед поединками. Братья ошарашенно притихли, не сводя глаз друг с дружки. Ждан, выведав все подробности, сделался собран и сосредоточен.
– Мы не должны сдаваться раньше срока, – заявил он. – Скорее всего, выводить на бой нас станут по одному. И чем дольше продержится каждый из нас, тем больше шансов у оставшихся.
– Но мы не умеем сражаться, – напомнил ему сын старейшины, а братья дружно закивали.
– Не умеем, – согласился сродник. – Однако не забывай, что мой отец, как и твоя мать, был чужестранцем, так что кое-чему он меня научил.
И, не тратя больше времени на разговоры, Ждан отыскал в соломе осколок кувшина и, ловко вращая его в руках, принялся показывать, как наносить удары. Братья, чуть оживившись, зорко наблюдали за ним. Орлик же смотрел на руки Ждана, но думал о Дее и об отце. О том, как он их подвел, застряв здесь, на этой поляне.
Но вот рывком распахнулась дверь, на пороге возникли двое мужчин, каждый саженного роста, заорали что-то грубо и зло. И немедленно Ждан возник перед ними, загораживая собой остальных. Один из мужчин потыкал в него пальцем и махнул рукой: на выход, мол. Орлик бросился к сроднику, крепко обнял, а Ждан потрепал его по плечу и произнес невозмутимо:
– Еще не все потеряно, брат. Помни: они будут драться от злобы и страха, а ты – ради себя и тех, кого любишь.
И с этими словами исчез за дверью, которая вновь прочно закрылась. Орлик и братья припали к ней, надеясь хоть что-то услышать. И в самом деле, через мгновение до них донесся торжествующий рев толпы, женский визг, улюлюканье мужчин, даже детские пронзительные голоса. На мгновение все стихло: видимо, это было начало битвы, а потом началось с утроенной силой. Прошла минута, другая, а крики продолжались, – значит, Ждан все еще сражался.
Вдруг все стихло, и Орлик заледенел от ужаса: неужели все кончено? Но затем крики раздались снова. Не сразу сын старейшины сообразил, что теперь вопли звучали иначе, в них вместо свирепого торжества слышались ужас и паника. К ним прибавился топот ног и глухие равномерные удары, от которых сотрясалась башня.
– Что там творится? – бледнея, пробасил Креслав.
– Что бы ни творилось, для нас это может стать надеждой на спасение, – отозвался Орлик.
И в самом деле, еще через мгновение они снова услышали грохот, дверь распахнулась, на пороге возник Ждан. Рубаха на нем превратилась в лохмотья, из рассеченной щеки струилась кровь. В одной руке Ждан держал булыжник, которым только что сбил замок, второй рукой он зажимал рану в боку, а под мышкой нес два кривых ножа и узкую, длинную саблю.
– Скорее! – прохрипел он. – Нужно убираться отсюда!
Не задавая лишних вопросов, недавние пленники бросились за ним следом. Да все и так было ясно: на бегу Орлик успел заметить и мечущихся в ужасе обитателей крепости, и исполинских животных, неторопливо входящих на поляну через проломы в крепостных стенах, и странных людей с длинными конечностями, одетых в костяные латы и кожаные маски. У каждого в руках была веревочная сеть, которую они чрезвычайно ловко накидывали на бегущих людей, стягивали ее и оставляли пленников лежать на земле, а из заплечных мешков молниеносно вытягивали новую.
– Держимся вместе! – на бегу скомандовал Орлик, перебрасывая братьям полученное от Ждана оружие.
В этот момент сеть накрыла Креслава, он тут же неловко завалился на бок. Брат бросился ему на выручку, стал рвать сеть своими ловкими, но хрупкими пальцами. Орлик, подскочив, попытался перерезать ножом необыкновенно крепкую скрипучую веревку, в то время как Ждан сцепился со странным существом, ее накинувшим, не давая стянуть сеть. Краем глаза Орлик успел заметить четырехпалые руки – каждый палец без малого с аршин. Черные острые когти нещадно раздирали тело Ждана, один коготь вошел в свежую рану, и сродник взвыл от боли.
Но Орлик уже успел освободить Креслава и метнулся на помощь Ждану. Из рассказа старика он помнил, что единственным уязвимым местом этих чудищ является шея, поскольку все прочее тело заковано в костяные латы, а лицо прикрывает маска. Шею же, дабы она оставалась подвижной, закрывали только бесчисленные ряды бус из зубов и мелких костей.
С великим трудом, изрезав кожу на руках, сын старейшины все же сорвал колючие штуки, и вот пальцы его сжались вокруг чего-то сухого и узкого, вроде сучковатой ветки. Странное существо, почуяв близость смерти, заверещало зайцем и метнулось в сторону, выскользнуло из рук Орлика. Этот крик распугал охотников, да и другой добычи вокруг хватало, так что они прыснули во все стороны. Ждан снова возглавил движение. Орлик успел только крикнуть ему, что к проломам в стене бежать не стоит – там обычно и хватают больше всего народа.
