– Хорошо, Михась, никуда без охраны не двинусь. Хотя считаю, что она мне не нужна – рылом, как говорится, не вышел.
После этого крика души Каца я успокоился, и мы приступили к планированию моего выезда в ставку. Вот именно, чтобы не палиться, приходилось продумывать действия Михаила. Когда не получалось обсудить с Кацем предстоящие встречи с элитой империи и поступки на них Михаила, то я чувствовал себя неуютно и ожидал после своего общения с каким-нибудь генералом возгласа: «А Михаил-то ненастоящий!» Вот сейчас, обсуждая с Кацем предстоящую поездку в ставку, я накачивал себя перед встречами с элитой армии необходимой уверенностью.
Глава 19
В Могилёве я пробыл дольше, чем первоначально планировал. Не то что занялся разработкой стратегических задач, а на свою голову решил разобраться, какими делами занимался генерал при Верховном главнокомандующем Кондзеровский. Хотелось всё-таки узнать его связи и какие секретные материалы мог передать противнику этот весьма информированный генерал. После того как узнал, к каким секретам был допущен, мне осталось только про себя грязно выругаться матом – все секретные данные и стратегические разработки Ставки были доступны для генерала при Верховном главнокомандующем. Для меня было удивительно, как в таких условиях Юго-Западному фронту удалось осуществить Брусиловский прорыв. Наверняка ведь Кондзеровский передал противнику планы Ставки, и австрийцы вполне могли подготовиться к наступлению Юго-Западного фронта. После проведённого расследования и анализа я пришёл к выводу, что успеху наступления Брусилова способствовало два фактора. Во-первых, метания нашего Генштаба и непрофессионализм тогдашнего главнокомандующего Николая Второго. Ведь план наступления Брусилова был стратегическим новшеством для этого времени и заключался в том, чтобы произвести по одному прорыву в четырех частях своей армии. До этого, как говорится, били клином – вели наступление всеми силами по одной линии. Такого варианта операции придерживались начальник штаба генерал Алексеев и сам Николай II. Они давили на Брусилова и не принимали его план. Все генералы, знающие о существовании плана наступления Юго-Западного фронта, были уверены, что победит точка зрения Николая Второго и генерала Алексеева. Вот Кондзеровский и сообщил своим хозяевам план Алексеева. А прорыв был всё-таки осуществлён по плану командующего Юго-Западным фронтом Брусилова. В конечном счёте ставка решила начать наступление Юго-Западного фронта на две недели ранее намеченного срока. Замыслом командования Юго-Западным фронтом предусматривалось вместо обычно практиковавшегося в ходе войны обеими сторонами таранного удара на одном направлении нанесение одновременных сильных ударов каждой армией фронта (8-й, 11-й, 7-й и 9-й) с целью сковать резервы противника; главный удар наносился на правом крыле фронта войсками 8-й армии. Скорее всего, конечный план наступления всё-таки стал известен Кондзеровскому, но бардак существовал не только в русских штабах и армии, но и у противника. Предатель работал на германский Генштаб, а Юго-Западный фронт начал наступление на Австро-Венгерскую армию, которая готовилась к отражению наступления «клином», согласно замыслу Алексеева. Серия мощных ударов каждой армией Юго-Западного фронта стала для австрийцев полной неожиданностью, и они поплыли. Вот только под Ковелем, который являлся основной целью плана генерала Алексеева, создали мощный укрепрайон. Именно там они отразили все атаки двух мощнейших русских армий. Бардак и низкая коммуникабельность между германским Генштабом и австрийцами явилось второй причиной успеха брусиловского наступления.
Задержка возвращения в Петроград была вызвана не только деятельностью, связанной с контрразведкой, но и вопросом, продвижение в котором может принести большую пользу русской армии. Я давно хотел заняться развитием авиации, а тут чины в ставке решили продемонстрировать императору новейший и самый грузоподъёмный самолёт в мире – «Илью Муромца». Мысль руководства была понятна – переключить внимание императора на достижения в области разработки новых методов ведения войны. Снять тот прессинг, которому подвергся генералитет со стороны императора. А я всего-то пытался вычистить авгиевы конюшни, чтобы облегчить Шуваеву выпол нение намеченных нами планов. Развитие бомбарди ровочной авиации, по моему мнению, весьма сильно будет способствовать отражению возможного германского наступления. Конечно, я понимал, что таким гигантам, как «Илья Муромец», господства в воздухе не завоевать – слишком их мало, и они очень дороги в производстве. Но возможность посмотреть на этот легендарный самолет меня заинтересовала. А то, что презентовать самолёт будет сам Сикорский, меня просто обрадовало. Так что замысел генералов, можно сказать, удался. После показа возможностей «Ильи Муромца» я гораздо реже вызывал на ковёр генералов ставки, количество совещаний сократилось, а самое главное, император прекратил буйствовать – снимать некоторых опытных штабистов с должностей и переводить их служить в действующую армию. Вместо этого я начал проводить ежедневные совещания, связанные с развитием авиации. Я, конечно, знал мнения многих командующих фронтами и армиями, включая и Брусилова, который в разговоре со мной в Луцке негативно отозвался о чуде русского самолётостроения. Тогда он заявил: «Знаменитые „Ильи Муромцы”, на которые возлагалось столько надежд, не оправдали себя. Нужно полагать, что в будущем, значительно усовершенствованный, этот тип самолётов выработается, но сейчас существенной пользы он принести не может». В общем-то, я был согласен с великим военачальником, но отражать возможные удары германцев чем-то нужно было. А подобных «Илье Муромцу» самолётов просто не существовало. Не бомбить же прорвавшихся и избежавших огня «Катюш» германцев обычными самолётами – «этажерками». Они имели слишком малую грузоподъёмность, небольшой радиус действия, да и сбивались огнём противника гораздо легче, чем «Илья Муромец». Воздушный гигант при обстреле с земли зенитными установками начала двадцатого века, а тем более стрелковым оружием, был гораздо живучее, чем какой-нибудь «Фарман» или прочая мелюзга. А грузоподъёмность для этого времени была просто поразительной. Во время демонстрационного полёта в феврале 1914 года в воздух было поднято шестнадцать человек и собака, общим весом 1290 килограммов. А значит, этот самолёт способен обрушить на врага более двадцати бомб, начинённых напалмом.
Такие четырёхпудовые бомбы были уже разработаны в нашем исследовательском центре в Шушарах. Да, вот именно, пока я, можно сказать, прохлаждался под Ковелем, Кац проделал гигантскую работу и организовал на закупленном ещё мной большом участке земли научно-исследовательский центр. Там на охраняемом участке были построены не только продуктовые склады и административные здания, но и возведён целый жилой городок для достойного проживания работников научного центра. А на краю этого гигантского участка был оборудован полигон для испытания установок залпового огня и напалма. Рядом с жилым посёлком располагалось опытное производство, куда были набраны исключительно по рекомендациям – инженеры, талантливые химики и около пятидесяти человек рабочих специальностей. Одним словом, была создана своеобразная «шарашка». А что? Охрана присутствовала, посторонние на территорию не допускались, тематика работы по меркам этого времени была фантастической. От бериевской «шарашки» наша научная группа отличалась только тем, что жалованье было довольно большим, в лавке продуктов было изобилие и по ценам ниже, чем в Петрограде, и работникам не менее одного дня в неделю разрешалось покидать Шушары и навещать семью и родных, проживающих в городе. Даже больше того, до центра Петрограда людей довозили на автобусах. Невиданное в это время дело – автобусное сообщение, но для работников научного центра эта опция присутствовала. Закупка трёх автобусов в США и предполагала организацию сообщения с отдалённым от города секретным исследовательским центром. Вот только когда мы с Кацем задумывали создать такой центр, то предполагали, что он будет заниматься исключительно доводкой систем залпового огня и напалмом. А в реальности получилось, что этот разработчик ракетных снарядов для «Катюш» превратился в центр по адаптации вспомнившихся нам с Кацем технологий из двадцать первого века и внедрению их в двадцатый век. Для научного персонала появление необычных для этого времени идей объяснялось работой русской агентуры. Что истинные патриоты, внедренные в германские лаборатории, с риском для жизни передают на родину разработки немецких учёных. Установленный на объекте режим объяснялся требованиями обеспечения безопасности и секретности русской агентуры в Германии. Враги не должны были узнать, что в Петрограде существует структура, которая копирует достижения Германии.
