Огромная группа неолудов ворвалась в здание и уничтожила гнезда с видеокамерами, требуя возвращения к прежней системе, когда за прилавком продавцы спрашивают покупателей, что надо, получают бумажные деньги и передают товар из рук в руки.
Трансляция из магазина прекратилась, но с низкоорбитальных спутников хорошо видно, как усиленные наряды ОМОНа в конце концов пробились через толпу сочувствующих неолудам, а также просто зевак, которые обожают видеть затруднения властей. Вандалов схватили и преповодили в автозаки, а набежавшие корреспонденты принялись расспрашивать народ, как они сами относятся к бесчинству кровавой и злобной власти, что виновата всегда и во всем.
Сюзанна быстро и умело укрупняла лица интервьюированных, считывая эмоции, очень часто человек говорит на камеру одно, а думает другое, на соседнем экране с ее подачи тут же появляются результаты.
– Сагиб!.. Только взгляните!
– Что там?
– Непонятное расхождение…
Я бросил косой взгляд на столбик с цифрами и отмахнулся.
– Это не математика… Аршином общим не измеришь. Большинство луддистов весь этот вандализм в Елисеевском считают перегибом. Намного удобнее зайти, взять нужное и выйти, а со счета спишется нужная сумма, как только переступишь порог, но вслух не скажут…
Она спросила с точной дозой непонимания в милом и одновременно деловитом голосе:
– Почему?
– Из солидарности, – пояснил я. – Есть такое стадное чувство у приматов, красиво называемое чувством локтя. И понимание, что кого-то довело до белого каления еще шибче, чем их… Надо же показать, что они против засилья техники и наблюдения за их приватной жизнью! А что? Если бы не видеокамеры, простой человек и в Елисеевском может помочиться на прилавок. А с видеонаблюдением нельзя, обидно.
Она промолчала, тоже не понимает, почему нельзя помочиться, если у людей такая потребность, но уже усвоила, что это можно делать только в специально отведенных для этого местах и такое не обсуждаемо.
– Вы говорили, основная масса требует зрелищных разрушений?
– Панэм эт цирцензес, – сказал я. – Остановить науку невозможно, разве что уничтожить и ее носителей, а это конец всему.
– Сагиб?
– Электричество тоже хай-тек, – сказал я с тоской, – как и автомобили. Даже сотворение огня трением.
– И добывание огнивом?
– Уже высокий хай-тек, – ответил я. – Переход от допещерного времени к продвинутому пещерному.
Невозможно, мелькнула горькая мысль, отказаться ни от одной технической новинки, это повергнет мир в хаос. Если остановить всего лишь интернет, что начнется? Нет, не с людьми, а с более важным: транспортом, заводами, самолетами и движением на дорогах?
Двадцать четыре часа на раздумье вовсе не значит, что завтра нас всех арестуют и повяжут. Координатор «Народной воли» это не власть и не армия, а всего-навсего вожак части объединившихся движений, объединений и партий, все из которых, при несхожести взглядов в других областях, сходятся в одном: остановить мгновение!.. Наконец-то пришло самое счастливое время!.. Ни шагу дальше, там искусственный интеллект захватит власть и всех нас уничтожит!..
У Ивашенко трудная задача, к которой не очень-то готов, но решать придется. Всю жизнь получал приказы от вышестоящего командования, честно выполнял, и все было хорошо. И теперь власть растеряла все рычаги управления, хаос нарастает по всей планете, в городах просто заметнее.
Теперь он, Ивашенко, хоть и в отставке, уже по своему выбору должен брать на себя руководство и решение очень сложных и не до конца понятных проблем. Не думаю, что ему это хотелось, придется решать и кучу неприятных хозяйственных вопросов, но человек долга и чести помимо присяги понимает и свою ответственность за вверенных его власти людей.
И, конечно, хотел бы прекратить беспорядки быстро и решительно. С минимальными потерями. И, похоже, принял наихудшее для нас решение. То есть ликвидировать источник возмущения в обществе. И тогда, дескать, все снова будет хорошо.
– Типичное рассуждение военного, – сказал Уткин, когда я поделился с ним вариантами развития событий. – Смотрит аж на два хода вперед. А что на третьем упадет в яму…
– Может и не упасть, – сказал я трезво. – На их стороне ощущение правды.
– Шеф?
– Ощущение, – повторил я, – это тоже важно. Если человеку кажется, что он на правой стороне, он сильнее. И сражается яростнее. Так что на той стороне не только полные придурки, как нам хочется думать. Даже в наше рыночное время за идею бьются злее, чем за деньги.
Он поморщился.
– Да, парочка нобелевских лауреатов тоже в их рядах. Заблудшие души. Или слишком испуганные непонятным грядущим, что не когда-то, а уже вот-вот, через год-два изменит все… и не все, а все-все!
Я коротко взглянул ему в глаза.
– А ты сам? Уверен, что в сингулярности не пропадем?
Он тяжело вздохнул.
– До конца, конечно, не уверен. Даже слова какие… уверен – не уверен. От веры отталкиваемся, не от расчетов. Верим, что в сингулярности будет лучше, чем вчера, но пока не представляем, что же там. А это поганенько как-то… Мы же ученые! А тут приходится просто верить. Как будто и мы простейшие…
– Основа у нас с простейшими одна, – согласился я. – Хотя, конечно, мы ушли от питекантропов дальше. В общем, будем работать, как работали. Я бы сказал, что надо еще шибче, но шибче невозможно, вижу, мы пока еще не сингуляры. Если какие затруднения…
Он прервал:
– Шеф, вы наши затруднения видите раньше, чем натыкаемся мы!..
Дверь за ним неслышно закрылась, я откинулся на спинку кресла и закрыл глаза. В голове как молоточек стучит угнетающая психику мысль, что и без неолудов можем не успеть. Из-за возникающих фундаментальных трудностей на пути хай-тека и всяких там черных лебедей, которых ни один футуролог не предусмотрит.
Даже я не в состоянии, только чувствую всеми фибрами своей трусливейшей души грозное приближение, но не могу сказать, с какой стороны ударит по голове большой сучковатой дубиной.
Если прогресс заметно замедлится, даже нынешнее продление жизни не спасет от случайной гибели в ДТП, удара молнии, падения чемодана с пролетающего самолета или гибели в эпицентре разбушевавшейся стихии. Вон в прошлый внезапный ливень только в Москве погибло восемьдесят человек, а неожиданное землетрясение в Чехове убило сто сорок ничего не подозревающих людей и просто граждан.
Стихия бушует, хотя так пугающее всех потепление почти не сказалось на темпах роста человеческой мощи. Мировая температура повысилась всего на пару градусов, но этого хватило, чтобы затопить примерно два-три процента прибрежных земель. Для планеты пустяк, но человечество всегда селилось по берегам рек, морей и океанов, потому потеря даже процента земли нанесла тяжелый удар не только любителям полежать на пляжах, но оказались затопленными многие курортные, да и не только курортные города.
