С того времени, как я закончил школу, и по сей день с карты исчезло около сотни стран. Английский стал вторым государственным по всему миру, а у двух третей населения даже первым, хотя вообще-то встроенные переводчики моментально переводят с языка на язык и отвечают твоим же голосом на языке спрашивающего.
В этих условиях английский запоминается как бы сам собой.
В новостной ленте промелькнуло сообщение о самоубийстве Кендаревского, величайшего, как считалось, художника века. На мой взгляд, полнейшее преувеличение, век еще не кончился, только-только подошли к середине, да и величайшим сейчас можно назвать кого угодно, свобода прессы и мнения во всем разгуле. Хотя, может быть, он в самом деле величайший, так как раньше него покончили с собой Уланин, Комаренко и Гольдберг, их тоже называли великими. Кендаревский продержался дольше, хотя уже тоже не рисовал, а только пил и критиковал искусственный интеллект, что заполонил мир своей бездушной музыкой, глупыми романами и бездарными картинами.
На экране вспыхнуло крупное лицо Дениса Иванченко, распаренное, даже капельки пота проступили на лбу, а нос блестит, как намазанный жиром.
– Шеф, еще новость.
– Давай, – велел я.
– Противник начал активно работать с бодовцами. Как вы и предупреждали!
– Льстить надо тоньше, – сказал я с упреком. – Теряешь квалификацию.
– Заработался, – ответил он виновато. – Отслеживаю, начали по всем организациям. Очень активно начали!
– Дураки, – сказал я, – раньше надо было. Тогда бы у них было неоспоримое и подавляющее… Бодовцы – самый огромный резерв. Их миллиарды!.. Но это инертное стадо непросто раскачать и вывести из хлева.
Его и без того крупные глаза стали еще крупнее, а зрачки расширились.
– Что вы им не подсказали? Заработали бы… Да и могли бы возглавить это праведное и святое в своей простоте движение!
– Мог бы, – согласился я. – Но жечь и ломать неинтересно. Слишком просто. Это для простых, как футбол и бои без правил.
Он сказал очень серьезно:
– Но если их побудят действовать…
– Это будет третья волна, – ответил я, – что сметет хай-тек начисто. Возможно, даже лишит мир электричества.
Он взглянул с укором.
– Шеф, вы прям фаталист. Они ж не просто сметут хай-тек! Как только поймут, что можно жечь, убивать и грабить вполне безнаказанно…
– Такое понимают быстро, – ответил я. – И тогда просыпаются худшие инстинкты, которые человечество старалось подавить всю последнюю тысячу лет… Все зверство, что подавлялось в нас, вырвется на свободу.
Он сказал с тоской:
– Тогда что? Против большинства как попрешь, когда даже армия уже не армия?
– Бодовцев раскачают, – пояснил я. – Их долго не хотели затрагивать, но убедились, что без самой тупой и неуправляемой толпы не остановить такую могучую силу, как современный хай-тек.
– Что делать?
– Объяви всем, что у нас осталось всего несколько недель.
Он вскрикнул в испуге:
– А потом?
– Даже не знаю, – ответил я честно. – На случай поражения у меня нет прогнозов. Все плохо, все очень плохо. Оптимисты скажут, снова начнем с пещер… Не начнем. Шанс выйти из пещер выпадает только раз, мы его уже использовали.
Он помолчал, потом поинтересовался тяжелым голосом:
– И как эти несколько недель…
– Работать, – отрезал я. – Других рецептов нет.
Оставшись один, я со злостью раздумывал, как все мы часто ошибаемся из-за того, что свято верим в некие философские предположения, выдаваемые за истины, что противоречат здравому смыслу.
Прекраснодушные наивняки, что уверяли прессу, что получающие БОД будут заниматься искусством, наукой, спортом, учиться новому и так далее, напомнили мне таких же прекраснодушных мыслителей Франции, начиная с Руссо, Дидро и прочих просветителей, утверждающих, что человек рождается чистым и прекрасным, а плохим его делает общество.
Влияние их было настолько сильно, а цель создать идеальное общество так близка, что появилось учение о коммунизме, распространилось в странах Европы, а в России его даже попытались воплотить в жизнь.
С ББД, или с БОДом, как его называют чаще, примерно то же самое. Вместо того чтобы продолжать развиваться, учиться, заниматься наукой, как уверяли прекраснодушные мечтатели, абсолютное большинство бодовцев быстро регрессируют, предпочитая только есть-пить и развлекаться. Ценность их для общества упала до нуля и ниже, что вполне устраивает демографов: развитому и технологизированному миру без надобности лишнее население, что ничего не производит, а висит тяжелой гирей, требуя прокорма и заботы, так как «они тоже люди».
Бодовцы даже не размножаются, им уже хорошо. Размножение раньше было нужно, чтобы вырастить «кормильцев», а теперь заботу о корме взяло на себя государство. Можно жить в свое удовольствие, то есть лежать на диване, пить и есть, срать можно под себя, умный диван все сразу впитает, уберет и очистит, а жопу нежно помоет и почешет.
И бодовцы быстро перешли в категорию бесполезного обществу мусора. Никто их так, конечно, не называет, мы же толерантные, но имеющие рычаги все время подумывают, как бы от таких бесполезников избавиться.
Сами же бодовцы всегда мечтали вести комфортную жизнь трутней, и чтоб злобное и несправедливое правительство было обязано обеспечивать их всем и во всем. И вот наконец-то удалось…
…и что, проклятые ученые хотят лишить этого счастья?
Те, что попытаются высвободить эту хтоническую силу, не понимают, что так «остановить прекрасное мгновенье» не получится. За остановкой начнется все ускоряющееся падение всего человечества.
На улицах митинги и шествия начали разрастаться, вовлекать новые группы, появились даже погрязшие в виртуальных мирах игроманы, их видно по предельно неряшливому виду и бледной, землистого цвета коже.
Я отслеживал как неоднородность, так и растущую сплоченность, что бывает только при охвате всех единой идеей. Чем она проще, тем легче воспринимается массами. Отнять и поделить, долой царя, грабь награбленное, равенство для всех – что может быть проще и понятнее простому и очень простому народу?
Сейчас простейших пугают то черной дырой, что делают проклятые ученые, а та проглотит всю Землю, то еще какими страшилками, а взамен предлагается простое и всем понятное: мир прекрасен, мы счастливы – не дадим сумасшедшим ученым отнять наше настоящее, что и наше будущее!
Диана вошла в кабинет легко, как призрак, что не входит, а вплывает, с порога вскинула в изумлении брови.
– Уже и спальное место перетащил к столу?.. Мог бы вон в тот угол, там уютнее.
– Мог бы, – согласился я.
– Я перетащу, – предложила она.
