– Макар Афанасьевич?
Он снова постарался заглянуть в глубину моих глаз, за которым у всех нас мозг, да и глаза всего лишь часть мозга, выдвинутого наружу, избравшего специализацией сбор информации и сканирование окружающего мира.
– Гарольд, – снова назвал меня по имени, – я не заметил, чтобы вы слишком уж обиделись, что начальником отдела я поставил Камнеломова, а не вас… Хотя должны были. Как-никак вы ярче, ваши работы ценят…
Я ответил сдержанно:
– Вам виднее, Макар Афанасьевич.
Он ответил невесело:
– С высоты моего возраста виднее многое… Но вы могли бы догадаться и сами. Или нет?
Он смотрит с экрана очень внимательно, словно сидит напротив. Я напрягся, момент непростой, ответил очень сдержанно, даже скованно:
– Догадываюсь… но это слишком тревожные догадки. А я хочу быть оптимистом.
– Хорошо, – проговорил он, – хорошо.
Я уточнил:
– Предполагали подобное?
– С вашей настойчивой подачи, – ответил он. – Это не комплимент, вы меня не сразу убедили, что развитие событий приведет к такому финалу. Потому я…
Он умолк, взглянул на меня с вопросом в глазах. Я понял, что предлагает мне продолжить, чтобы понять, как именно оценил это я, потому ответил без особой охоты, даже с усилием:
– Потому вы решили поставить во главе хорошего, но недалекого специалиста, чтобы в глазах общественности снизить рейтинг значимости вашей организации.
– Вашей, – поправил он. – Мой институт в целом на высоте и вполне лоялен в глазах проверяющих инстанций. Но мы с вами знаем, прогресс двигают не институты, а небольшие отделы внутри этих организаций, где большинство работает впустую. Я постарался всего лишь снизить значение вашего отдела в глазах общественности и всяких там проверяющих и мониторящих органов.
– Значит, – сказал я, – вы уже тогда…
– Но вы хорошо сказали, – заметил он. – Точно и без лишнего самоуничижения. Знаете себе цену. Да, нужно было не привлекать внимание… даже отвлечь, если вдруг кто и зачем-то. Только мы, ученый люд, знаем, в нашу среду идут за авторитетом, а не за высокой должностью. Потому неважно, кто как бы начальник. Зато внимания у противника и просто недоброжелателей к вам было меньше. И продержаться удастся дольше. Может быть, вообще минует чаша сия…
– Спасибо, Макар Афанасьевич, – сказал я. – Не минует, но мы изопьем ее позже. А нам каждый день дорог. Вы все проделали блестяще.
– Гм, спасибо за оценку.
– Блестящая операция, – повторил я. – Как-то не сразу и врубился.
– А потом?
– Начал подозревать, – ответил я сдержанно, – но уже стреляный воробей, даже себе не доверяю. Когда начал догадываться, то говорил себе, что слишком воспаряю… Но, конечно, вел себя согласно вашей задумке. Оставался в тени Камнеломова.
Он улыбнулся, кивнул.
– Рад, что вы все понимаете. Все для дела, а наши амбиции ничто… Успешной работы!
Экран погас, Сюзанна сказала тихонько:
– Он сейчас пошел в спальню, там у него лекарства….
– Не шпионь за ним, – велел я. – Собирай данные о «Власти Правого Дела» Громова. А также о тех, кто из тени руководит простейшими.
Она послушно переключилась, я с горечью подумал, что сами по себе простейшие на такие масштабные акции неспособны, но их движение создали, организовали и возглавили виднейшие ученые, став на это время политиками.
Академик Пугачевин, что всегда предупреждал насчет опасности искусственного интеллекта, выпустил на эту тему пять книг, мгновенно ставших мировыми бестселлерами, а лауреат Нобелевской премии по экономике Зильберштейн вот уже десять лет доказывает, что человечество само себя вот-вот погубит, если не остановится в своей бездумной гонке за прогрессом.
Но если раньше их голоса тонули в победном реве хай-тека, что улучшал и улучшал жизнь простого человека, то сейчас впервые настал момент, когда простой уже получил здоровье и пожизненное содержание государства, а мы, ученые, точно так же впервые не смогли ответить, что ждет впереди, когда войдем в сингулярность.
И вот тут Пугачевин, Зильберштейн и другие алармисты получили тот рычаг, которым сумели грамотно воспользоваться.
Теперь одна группа ученых против другой, но на их стороне еще и народные массы, которые не в состоянии освоить новые технологии и приобщиться к огромным возможностям, что злит и раздражает.
Конечно, Пугачевин, Зильберштейн и другие интеллектуалы высшего звена предпочли бы закончить конфликт мирно, чтобы мы уступили и остановили исследования или хотя бы резко замедлили, поставив их под контроль алармистов, однако их более радикальные сторонники требуют заставить нас силой принять их волю и требования.
Сотрудники в большой комнате, состыковавшись в одном Облаке, пишут и выверяют фрагменты нового кода, но, когда я неслышно вошел, все подняли головы и уставились в меня почти невидящими глазами.
– Два месяца, – объявил я невесело. – От силы три.
– Шеф? – спросил Тютюнников.
– Затем руководство неолудов, – пояснил я, – потеряет власть над массами. Хорошие специалисты, но совершенно не понимают, какого монстра взрастили и выпустили на волю!..
– Они не выпустили, – возразил Шенгальц, который успел побывать учеником Зильберштейна. – Этот монстр, именуемый толпой, слишком силен и туп, чтобы починяться уму и логике.
Диана вздохнула. Взгляды обратились к ней, сейчас мы на ее поле, она улыбнулась, все понимая, ответила мягко:
– В таких случаях управление перехватывают вожди попроще, попримитивнее. Примеров много, начиная с французских революций. Полагаете, крови будет больше?
– Все зависит от армии, – ответил я. – Если сумеют разложить и ее…
Она ответила неохотно:
– Армия у нас хоть и контрактная, но по интеллекту все еще рабоче-крестьянская!.. В ней такие же, как и по ту сторону баррикады. А то и еще проще.
Я смолчал, ответил Тютюнников:
– Простых проще удисциплинить…
Диана поморщилась.
– Даже тех, – поинтересовалась с подчеркнутым сомнением, – у кого в кармане смартфон? Почему не запрещают в армии?.. Разлагать народ проще всего через социальные сети! А простых проще простого! Тем более простейших, что с каждым днем все неандертальнее, что раньше казалось немыслимо…
Тютюнников сдвинул плечами.
– Сейчас зачем думать? Проще погуглить.
Мои мысли в открытом доступе, во всяком случае для ученого мира, во всяком случае моим сотрудникам открыт, могут при желании слушать, но сейчас деликатно помалкивают, я слишком радикален, только отсутствующий на экране Влатис мрачно прогудел из черноты пространства:
