– И жопа холодная, – добавил Касарин.
Влатис сказал с возмущением:
– Вы все врете!.. У него жопа горячая и мягкая… Нет-нет, сам еще не щупал, но это же очевидно!
– Пошли вы все трое, – ответил Южалин и обиженно отвернулся. – Посмотрю, что от вашей мужественности останется в сингулярности.
Аня все еще всматривалась в экран, где малочисленные группки не расходятся, обсуждают результаты схватки, а также планы, что делать дальше.
– А где полиция? – спросила она жалобно.
– Это не митинг, – напомнил Уткин, – и не шествие, о которых оповещают власти заранее. А вон и полиция, даже с мигалками.
Она вскрикнула:
– Когда все разошлись! Это нечестно.
– Так это ж хорошо? Дали возможность поговорить, пообщаться. По душам, так сказать. И по почкам.
– Откровенный обмен мнениями, – согласился Карпов. – Хороший пример победы логики и самообладания, как и надлежит будущей гордости нации.
– Только бы в сингулярность не потащили эту логику!
Он покосился в мою сторону, я ощутил, что вопрос ко мне, ответил с тоской:
– Да, правил еще нет, а какие будут?
– Зачем в сингулярности правила?
– Правила есть даже в движении звезд, – напомнил я.
Глава 12
Когда на месте побоища начали расходиться, на ходу размахивая руками, показывая, кто как мочил противников, наши тоже отвернулись от экранов, а я подождал, когда Камнеломов вернется на место, зашел к нему в кабинет.
Он откинулся на спинку кресла и уставился на меня с подозрением.
– Чего надо… временно исполняющему?
– Помощи, – ответил я миролюбиво. – Ты у нас самый крутой во всех смыслах. И никто так хорошо не разбирается в оружии. Говорят, у тебя дома целый арсенал…
Он довольно заулыбался, даже голос из враждебного стал чуть ли не доверительным:
– Арсенал не арсенал, но оружие есть, люблю с детства. Еще отец приучил, а того дед. У меня три охотничьих, два помповика, винтовка Конторовича и два десятка пистолетов разных систем. Имею право не только на хранение!.. А ты наверняка пистолеты только в кине видел?.. И считаешь, что пистолет и револьвер одно и то же?
– Тогда пора брать с собой и на работу, – заметил я. – А то мало что по дороге… Как насчет того, чтобы научить наших сотрудников?
Он спросил с изумлением:
– Чему?
– Пользоваться, – пояснил я. – Для самообороны.
Он вскинул брови.
– Ты серьезно?.. Конечно, такое могу. Люблю дураков учить быть мужчинами. Потому что дурак не мужчина, а это значит, и не человек вовсе. Тебе обучить их не получится, сам останешься слизняком и другие ослизняковеют, но вот их как-то жалко, они ж не ты.
– Хорошо, – сказал я, не обращая внимания ни на тон, ни на слова, – значит, берешься?
Он ухмыльнулся.
– В кабинетах только теоретическая подготовка, а она им нужна?.. А для практики стрельбище надобно. Или хотя бы тир.
– Есть, – ответил я кратко.
– Чей? Мотострелкового клуба? Так они на другом конце города.
– Есть подвал, – напомнил я.
Он поморщился.
– Забит рухлядью!.. Ты же Плюшкин, всякую хрень тащил, вместо того чтобы выбрасывать.
– Подвал длиннее, – ответил я значительным голосом, – чем как бы чудится. А рухлядь на то и рухлядь. Она тоже нужна для чего-то важного. Сейчас вот ввиду чрезвычайного положения пришла очередь рухляди.
Он хмыкнул, не спуская с меня недружелюбного взгляда.
– Прямо так чрезвычайного?
– Ввиду приближения к сингулярности, – пояснил я. – Там ничего из нынешнего не понадобится. Даже наши тела. Тоже рухлядь, можно сказать. Хотя, конечно, жалко годы кача… Или у тебя синтол?
– Дурак, – сказал он с отвращением. – Даже не отличаешь настоящие бицепсы от дутых? Как ты вообще можешь глобальные кризисы предсказывать, если у тебя бицепсы, как у виноградной улитки?
– Монету подбрасываю, – сказал я шепотом. – Только никому не рассказывай мой секрет!..
Он скривился.
– Ладно.
– Договорились?
Он буркнул:
– Завтра привезу весь арсенал. Но сперва освободи подвал, раз уж исполняешь, пусть на недельку, роль директора. Там забито так, что на лестнице дальше первой ступеньки ногу поставить некуда!
На следующий день он громогласно объявил, что пришел день военно-патриотической подготовки. При этом вид у него был таков, что он и есть единственный и законный руководитель как всего научно-исследовательского центра, так и всего мира.
Придется, как он сказал командным голосом, спуститься в подвал, вытащить оттуда всю рухлядь, а на освободившемся месте оборудуем небольшой тир. Так, совсем маленький, для близоруких интеллигентов.
На меня поглядывали с недоумением и надеждой – отмени эту глупость, но я вздыхал и разводил руками. Дескать, Камнеломов все-таки завотделом, у него прав вообще-то больше, чем у меня, пусть хоть в чем-то попользуется.
Дверь в подвал отворилась с надсадным скрипом, будто последний раз открывали во времена инквизиции Ивана Грозного.
В лицо пахнуло затхлым воздухом, Камнеломов злорадно заржал, ногу в самом деле можно поставить только на первую ступеньку, а ниже хлам на хламе, плюшкинство дальше некуда, хотя, конечно, оно вообще-то в каждом из нас.
– Первое правило, – велел я, – ничего не рассматривать!.. Просто выносить во двор и бросать в общую кучу. Поняли? Ни-че-го не рассматривать, а то начнется.
Карпов сказал весело:
– Это точно. Как только начнешь всматриваться, сразу же видишь, что еще может пригодиться.
– Со сломанными креслами понятно, – сказал Южалин, – а как насчет аппаратуры?.. Если разобрать на части, кое-что можно…
– Дома для полива огорода? – уточнил я. – Нет уж, все во двор в кучу!
– Устроим аутодафе?
– Да, – согласился я. – Как прощание с прежней жизнью.
Вытаскивали с азартом, торопились, жалко тратить время на такую ерунду, каждая минута дорога, но если я и Камнеломов действуем вместе, то спорить нет смысла. Просто нужно сделать все поскорее и вернуться к работе.
Уткин первым начал удивляться, что подвал оказался длиннее, чем он помнил, но когда дошли до стены, разогнулся и вытер ладонью мокрый от пота лоб.
– Наконец-то… В самом деле можно нарисовать не стене мишень и попробовать насчет стрельбы. В детстве мечталось… таким дураком был, как вот сейчас тут особо вумные, что строем ходють…
