Я пробормотал примирительно:
– Да вот как-то не прогнозировал, что заводить детей начнем, как только спустимся по лестнице. Отдышаться бы сперва.
– Размножение, – отрезала она, – самый важный акт!.. Без него не было бы жизни. Так что не надо нам про либеральные ценности чайдлфришества.
Я поморщился, сделал отметающий жест.
– Как устроилась? Не жмет?
Она сказала бодро:
– Под вашим просвещенным диктатом здесь будет город цвесть!
– А почему не сразу империя? – спросил я. – Подземная империя, как у голых землекопов.
– Будет, – ответила она уверенно. – Детей воспитаем в нужном духе!.. У нас три женщины, с ума сойти!.. Адам с одной начинал, и то что получилось?.. Надеюсь, никто не захватил с собой доллов?.. Нужно издать закон о запрете.
– Это деспотия.
Она сказала примирительно:
– Пока не достигнем нужного уровня популяции. А потом подумаем. Если выращивать только таких женщин, как я, зачем доллы?
Я подумал опасливо, что именно с такими и нужны. Психолог, а не понимает или прикидывается, что либидо чахнет в присутствии слишком эффектных женщин. А если еще и умные, то все время думаешь, как бы не обосраться, вся кровь спешит в мозг, обескровленные гениталии вообще скукоживаются, а без них какое общение с женщинами?
Вообще-то Диана, если не прикидывается, выглядит даже счастливой, словно в самом деле осуществилась мечта ее жизни. Думаю, втайне, где-то на уровне самых древних инстинктов, в серьезную роль которых не хочет верить даже самый опытный психолог, хотела бы, чтобы из женщин осталась вообще только она.
И чтобы новый род людской пошел от нее, как когда-то от Евы, но теперь все будет задокументировано, а потомство даже наверху все чаще планируется с заранее заданными свойствами, не все же настолько демократы, чтобы плодить даунов…
Сокол и Валентайн уже в тесной связке с моими орлами начали допиливать проги для «Фемто», тестируют оборудование насчет полноценной связи с суперкомпами на орбите, Тютюнников даже запел, убедившись в безупречности связи, шеф и здесь все продумал, так что работа пойдет бесперебойная и постоянная.
Сокол и Валентайн не отходят от знакомых установок, копии тех, что стояли у них в лаборатории, счастливые, что снова работают. Для настоящего ученого не важно жить, важнее работать.
– Шеф, – сказал он, впервые называя меня так, тем самым как бы признавая, что после потери своих агрегатов и родного гнезда они теперь точно мои люди и под моим руководством, – если вы не против, я свой матрасик положу рядом с установкой?
– Не против, – ответил я. – Всем нам, похоже, придется работать все двадцать четыре часа, даже когда спим. Какое-то время у нас есть, но и его в обрез…
– Шеф, – сказал он в недоумении, – разве мы не на годы?..
– Даже на столетия, – заверил я, – Но это в теории. Кто знает, какие впереди черные лебеди? Прецедентов нет. Никто в бункере не жил годами. Даже для тестов.
Он воскликнул с тревогой:
– Только бы до спутников не добрались!
– Луддисты не доберутся, – заверил я, – а вот военные… Не все же разбежались. Костяк армии все равно останется. Упертые, чокнутые, идеалисты, государственники, просто преданные армейской жизни и дисциплине. Разберутся в управлении. Одни оставят для себя, а засекреченные и запароленные отдельными частными институтами просто собьют.
Он сказал угрюмо:
– Луддисты уже разгромили координационные центры по всему миру. А до спутников, вы правы, доберутся военные, если встанут на их сторону.
– Даже если не встанут, – заметил по связи Тютюнников, – нам ничего хорошего. У военных свои интересы. Им тоже не нужна сингулярность.
– А вдруг и тогда понадобится армия?.. Для захвата звездных систем ими отражения внешних угроз?
Повернулись ко мне, я ответил на немой вопрос:
– Войны – это наше звериное наследие. Думаю, экспансия во Вселенную будет протекать иначе.
Все промолчали, но из дальней комнаты трусливо пискнула Аня:
– Как?
Я улыбнулся, Уткин ответил отечески:
– Как человек объяснит муравью свои цели?
Аня озадаченно умолкла, Уткин сказал со вздохом:
– Муравей тоже человек, социален и трудолюбив, но сингуляр от человека во мгновение уйдет дальше, чем мы от муравья. Однако у нас с ним общего много: инстинкты, эволюция, даже пошли от одной общей клетки…
Она вздохнула, но не встревожилась, хоть и ничего не поняла, просто верит, что с нами будет все хорошо, умные мужчины могут испытывать только временные трудности, но в конце концов получают все, что планировали.
Диана молча вывела на отдельный экран странное выжженное место в центре города, где земля от страшного звездного жара расплавилась, а потом спеклась в сплошной монолит.
– Зачем? – сказал Уткин. – Когда выйдем, мир будет иным. Выключи, не трави душу. Ветер нанесет земли, вырастет травка, а потом и лес. Возможно, тропический, если климат все так же на победном марше…
Лавр, задумавшись, обронил:
– А заметили, свободы во все века добиваются только самые невежественные?
Тютюнников уточнил глубокомысленно:
– Ну, вообще-то первоначальный лозунг обычно забрасывает какая-нибудь сволочь из очень образованных. А потом лишь наслаждается кровавой вакханалией во имя свободы. Иногда удавалось оседлать эту волну и стать диктатором, но чаще сами попадали на эшафот, как якобинцы…
– Это уже не наше дело. Ты свою часть кода допилил?
Благодаря отдельным пещеркам все рассредоточились поближе к своим рабочим местам, а я, как шеф и вообще руководитель общим процессом, остался один в центральной, хоть и небольшой пещерке, гордо именуемой залом.
Усталый до крайности рухнул на постель из надувного матраса, велел Сюзанне разбудить через четыре часа, но не успел закрыть глаза, как неслышно открылась дверь, вошла быстрыми решительными шагами Диана.
Не давая мне сказать ни слова, стремительным движением сбросила одежду и сразу легла рядом, прижавшись горячим телом.
– Надо, – сказала она строго.
– Диана, – произнес я в неловкости, – не думаю, что мы здесь останемся навечно…
– Все равно, – ответила она непреклонным голосом. – Мы не должны ничем пренебрегать. Кто знает, как повернется?.. А плод тем временем пусть зреет. Может быть, я и апокалипсис сама провернула, чтобы затащить тебя в постель? Женщины хитрые, все об этом говорят.
– Я изучал массы, – буркнул я, – а не отдельных существ… Эй-эй, слишком уж торопишься!
– Я слишком долго ждала, – напомнил она. – А то взорвусь.
