– А он, – произнесла Сюзанна, – наводит порядок.
– Да, – согласился я, – делает правильно в это неправильное время. Бывают ситуации, когда лучший ответ находит армия. В чрезвычайных ситуациях чрезвычайные меры. А это значит, всей стране ходить строем. В отношении простейших хорошо и правильно, а для ученых гибель. Что у Сокола?
– Тестируют уже в симуляции, – сообщила она.
Я стиснул челюсти, полной модели человеческого мозга еще не создано, слишком сложную вещь соорудила эволюция, а эмуляции на мозгах мышей, крыс и даже приматов нужны больше для отчетов перед инвесторами.
– Время истекло, – сказал я с тяжелым сердцем. – Эволюция сама рискнула, создав человека! Он может уничтожить ее, а может и… В общем, если готово хоть наполовину…
– Готовность на треть, – сообщила она немедленно. – По словам Сокола.
– Пойду к нему, – сказал я.
Сокола я всегда знал как уверенного и напористого человека, прекрасного руководителя, что умеет кнутом и пряником заставить работать и самых ленивых, а сейчас он впервые за все время, как я знаю, даже посерел лицом, выслушав мой пересказ последнего разговора с генералом.
– Нам бы еще…
– Поздно, – ответил я. – Нас достанут со дня на день. Думаю, бурить уже начали.
Он вздрогнул, в голосе появились хриплые нотки.
– Страшно…
Я кивнул, надеюсь, страшно не из-за туманных и грозных перспектив самой сингулярности, а из-за прототипа «Фемто-три».
Сам знаю, дорабатывать и тестить бы еще пару месяцев, но хотя генерал пообещал доставить бур завтра-послезавтра, на самом деле мог уже привезти и даже начать осторожное бурение. Не только аналитики, он и сам понимает, буду драться до последнего, потому переговоры переговорами, а отмашку на бурение вполне мог дать сразу.
Я не ошибся, еще через день командующий заявил довольным голосом:
– Бур привезли раньше, чем даже рассчитывал, у армии есть преимущества! Правда, пришлось расстрелять на месте двух самых строптивых, у них время обеда, видите ли…
Я ответил с похолодевшим сердцем:
– Мне тоже часто жаждется застрелить оппонента, а то и швырнуть под гусеницы танка.
Он улыбнулся.
– Расстреляли двух, уже пьяных и обкурившихся, зато остальные сразу протрезвели и как работали, как работали!.. У жестких мер свои преимущества.
– И теперь…
– Уже заканчивают установку, – сообщил он. – Сегодня же к вечеру начнут бурить. Обещают, что к утру продырлят первые сто, а то и двести метров.
Я сказал как можно подавленнее, хотя притворяться не приходилось:
– Ну чем мешаем?.. Спрятались от всех, сидим в скорлупке…
Он кивнул, по глазам вижу, что согласен, однако сказал тем же тоном:
– Ваш бункер – последнее убежище не под контролем армии. В Штатах и Европе уже и армии как таковой нет, теперь там все простые, как вы говорите, простейшие граждане, а на Востоке армии хоть и развалились, но на местах отдельные подразделения взяли власть в свои руки и тоже устраняют помеху. Но нам зачем их гражданские войны?
– Под помехой подразумеваете…
Он жестко улыбнулся.
– Как только перестают работать научно-исследовательские центры, неолуды успокаиваются. А тех, кто продолжал буянить, военные расстреливают на месте, давят танками. В общем, никакого апокалипсиса!.. Погибло не больше двух-трех процентов населения. От восьми миллиардов совсем ерунда.
– С точки зрения военного, – напомнил я. Вздохнул, уточнил: – Хотя, на взгляд ученого, совсем уж статистическая мелочь, можно было под такой удобный случай сократить население куда масштабнее.
Он улыбнулся такой жестокости одними глазами, рот оставался сомкнут, как медвежий капкан на лапе зайца, а лицо – по-прежнему гранитное изваяние римского полководца, а не живое подобие современного и раскованного человека.
– Советую выйти сегодня, – сказал он, – даже сейчас же. Если у вас есть такая возможность. Все ваши высоколобые хитрости просчитать трудно, но можно. Мои советники настаивают, что, как только бур пройдет достаточно расстояние, в скважину следует забросить бункерную бомбу. Она сама проникнет сквозь оставшийся грунт, если он не больше пятидесяти метров, и там взорвется. На поверхности даже не заметят, кроме небольшого толчка и выброса газов. Но там на большой глубине…
– Знаю, – ответил я. – В свое время по долгу службы изучил и бункерные повышенной мощности. Обещаю, мы выйдем. Если будет провокация, напоминаю про локальный ядерный взрыв на месте Москвы… И никто из нас не почувствует особой вины за то, что сделаем.
Он кивнул, экран погас, но у меня осталось ощущение, что этот пытливый взгляд продолжает следить за мной, даже когда я встал и пошел в лабораторию к Соколу.
Сокол на этот раз даже не посерел, а сразу стал белым, словно вся кровь отлила от лица, и оно стало мертвецки-белым.
– Прямо сейчас? – спросил он жалким голосом. – Хорошо, понял… Тогда давай вон в то кресло…
Валентайн и еще двое из моей команды, что помогали Соколу насчет совместимости чипа с нашим программным сопровождением, поднялись из-за столов и с похоронным выражением на лицах подошли к нам.
В лабораторию вошла и остановилась у двери Диана.
– А почему не ты? – спросил я с подозрением. – Сокол, ты же разрабатывал…
Он покачал головой.
– Давно было решено первым чип внедрить самому-самому… В списке были имена Скурлатского и еще с десяток лауреатов нобелевок, известнейших ученых… но здесь и сейчас самый-самый это ты. Я, конечно, орел, а не просто какой-то сокол, но ты вообще даже не знаю, что за дракон-феникс. И мозг у тебя дисциплинированнее. Садись, мы не знаем, сколько это займет времени и получится ли…
– Или сгорю?
Он ответил бледным голосом:
– Все равно все здесь сгорим. Только у тебя сгорит мозг, а мы чуть позже целиком.
Подошел Шенгальц, бледный до синевы под глазами, сказал таким же бледным и бесцветным от сильнейшей усталости голосом:
– Если сейчас не рискнуть, весь наш мир рухнет.
– Сингулярность может и не наступить, – быстро добавил Сокол. – Вообще!.. А тут еще наводнения, цунами, супервулканы, астероид через два года не проедет, а промчится… но может и влупить….
Я пробормотал:
– И ты уверен, что должен я?
Он двинул плечами, вместо него ответил Сокол:
– Гарольд, ты один из немногих, кто полностью расшарил для всех свой мозг. Мы видим, кто ты и какой ты, чем занимаешься, чем интересуешься. У тебя характер нордический, как говорили строители коммунизма и Четвертого рейха, что значит устойчивый, а моральный облик на виду. Потому лично тебе доверяю больше, чем своим сотрудникам, что не открываются больше, чем требуют обстоятельства. Да и другие тебе доверяют именно потому, что ты открыт.
