– Что мне делать? – воззвала она к небу. – Данте? Ты здесь? Инес? Коко?
Тишина. Всякая связь с путешественниками во времени была оборвана.
С тоской она вспоминала те моменты, когда все еще носила на запястье работающий хронометр и могла без труда перемещаться во времени. Зачем она от него избавилась? Когда она подумала о музее, у нее с глаз словно упала завеса. Есть лишь один-единственный способ, последний шанс исправить то, что она натворила.
27
Приют на ночь
– Если ты понравишься мадам Зазу, она предложит тебе хорошую цену, – сказал Якоб.
Бобби покорно кивнула. Над городом сгустился вечер, и она не представляла, где сможет провести ночь. После неудачной встречи с садовником она ни в коем случае не могла вернуться в теплицу. Вместе с дневным светом исчезла и уверенность в том, что ее путешествие в прошлое будет лишь небольшой экскурсией. Что, если она застряла здесь навсегда? Что, если Лина ничем не сможет ей помочь? Полдня она бродила по городу рядом с Якобом, пока церковные часы не пробили шесть часов.
– Наконец-то можем вернуться домой, – с облегчением сказал ее спутник.
Бобби удивилась, какое отношение мог иметь к этому звон ратушных часов.
– Я плачу только за ночлег, – объяснил Якоб. – Днем в той же комнатке спит сменщик из порта.
Бобби вытаращила глаза.
– Твоя комната сдается двоим?
– Для всех не хватает места, – сказал он. – И не хватает денег.
Чем ближе они подходили к реке, тем более узкими и мрачными становились переулки. В более богатых кварталах были уличные поезда с электричеством, здесь, в порту, все еще горел огонь газовых ламп. Тонкие столбы дыма поднимались от фонарей, которые при всем желании не могли осветить темноту. Их тусклый блеск отражался в глубокой черной воде реки, источавшей смрадный запах. Воздух, поднимавшийся от воды, был ледяным. Якоб вел Бобби все глубже и глубже в район порта. По докам бродили мрачные фигуры. Якоб объяснил, что они поджидают шанс добыть что-нибудь полезное при разгрузке внутренних судов. Люди, бродившие по улице, были бледными, почти серыми, и при разговоре обнажали свои плохие зубы. Повсюду валялись нечистоты и отбросы, которые, без сомнения, привлекали крыс.
С тех пор как Бобби встретила Якоба, она искала подходящий момент, чтобы просветить о его фундаментальном заблуждении и признаться, что она на самом деле девушка. Внутренний голос подсказывал ей, что в этом районе, в это время лучше не быть пятнадцатилетней девочкой, путешествующей без родителей. Даже Якоб ускорил шаг и поспешно свернул из порта в один из боковых переулков. Бобби с сомнением огляделась. Они были в мрачной стороне города, где бедняки жили в тени реки. Трудно поверить, что это был тот самый квартал, где живет Лина. Ни один лучик света не проникал в мокрые от дождя и грязные переулки между четырехэтажными бараками, тесно прижавшимися друг к другу. Из баров выходили призрачно-бледные фигуры, которые, покачиваясь, шли своей дорогой домой, пренебрежительно наблюдая за детьми, которые еще играли на улице даже в сумерках. Якоб слишком отчетливо видел, как дискомфортно Бобби.
– Привыкнешь, – сказал он.
Дом, к которому направился Якоб, выглядел полуразрушенным. На лестничной площадке, выкрашенной в желтый цвет, пахло кошачьим кормом и вареной капустой. Кривоватые ступеньки стонали под ее ногами. С любопытством Бобби вошла в квартиру на втором этаже. За тяжелой входной дверью, которая, по-видимому, никогда не была заперта, простирался такой же высокий бесконечный коридор, из которого выходило множество комнат. На стене картины императора Вильгельма скрывали осыпающуюся штукатурку. Проходя мимо, Бобби заглянула в кухню, которая, по-видимому, использовалась несколькими семьями одновременно для стирки, готовки и приема пищи. Плотно прижавшись друг к другу, фабричные рабочие сидели за деревянным столом, где ни один стул не подходил под другой. Измученная женщина как раз достала буханку хлеба и немного овощей из шкафа, заменяющего холодильник. Запах влажных стен смешивался с дымом от дровяной печи, который щипал глаза и нос. Несколько детей с впалыми щеками и усталыми глазами подняли лица, когда увидели Бобби. Большинство рабочих были едва ли старше ее самой. Никто больше не обращал внимания на вновь прибывших. Якоб быстро потащил ее по коридору.
Бобби услышала мадам Зазу еще до того, как увидела ее. Гулкий смех звучал по комнате, переходя в тяжелый продолжительный кашель. Осторожно подошла Бобби ближе. В свете десятков свечей она заметила женщину с рыжими волосами и в пальто в восточном стиле. Ее лицо было слегка багровым от недостатка кислорода. На руках и шее толстыми рядами болтались цепи и браслеты, звеневшие при каждом движении. Ее лицо расплылось в дыму сигареты, которую она жадно курила между приступами кашля. Туманная фигура восседала за круглым столом, заваленным книгами, газетами, там же стояла переполненная пепельница.
Присмотревшись повнимательнее, Бобби поняла, что повсюду между ними стояли маленькие блюдца с полузасохшими цветными чернилами. Рядом с ними лежал целый арсенал иголок и эскизов. Дама, кожа которой была усеяна татуировками, видимо, практиковала это искусство сама. Тени от свечей зловеще колыхались на ее лице. В руке она держала кусок ткани, который непрерывно сминала узловатыми пальцами. Именно так Бобби представляла себе руки ведьмы, которая схватила Гензеля и Гретель, когда они искали помощи. Ошеломленная, она заметила, что татуировка над сердцем дамы, поднимающаяся из-за кашля вверх и опускающаяся вниз, изображала восьмиугольную звезду, зловещим образом напоминавшую логотип, выбитый на упаковке хронометра.
Сначала юноша с платиновыми волосами, теперь женщина с предательской татуировкой? Существовала какая-то таинственная связь между прошлым, хронометром и Линой. Бобби едва осмеливалась дышать.
– Это ужасно, – поприветствовала мадам Зазу Якоба. Ее голос звучал тяжело и отрывисто, но не недружелюбно. – Что тебе снова нужно?
Она не говорила по-французски и даже не говорила мелодично. Имя мадам Зазу, видимо, было псевдонимом.
– Это Бобби, Роберт, мой новый друг, – невозмутимо сказал Якоб. – Он ищет работу.
Бобби расставила ноги чуть шире и опустила обе руки в карманы брюк, чтобы больше походить на мальчишку. Ее потенциальная работодательница упорно молчала.
– Он тоже хочет снять кровать, – сказал Якоб.
Бобби не понимала, что он имел в виду. Но одно только слово «кровать» звучало хорошо. Она была глубоко измучена всеми впечатлениями, обрушившимися на нее за последние двадцать четыре часа.
Бобби хотела что-то сказать, когда женщина отстраненно протянула правую руку, а затем повернула ее ладонью вверх очень медленно. Якоб достал из кармана брюк несколько монет, которые Бобби тоже знала только по урокам истории. Она насчитала три медные монеты в 2 пфеннига и одну монету в десять пфеннигов. Женщина оставалась неподвижной.
