Лина была счастлива, что нашла идеальную начальную точку для своих расследований. Еще из Невидимого города она записалась по телеграмме. Теперь она посылала молитву небесам. Плата за питание в тридцать пфеннигов и ежедневная аренда в двадцать служила Лине идеальным прикрытием, которое позволит ей прожить в 1900 году, не вызывая особых побочных эффектов. Кого волновали девушки из бедных семей, получившие в школе кулинарного искусства образование домохозяйки или домработницы? Все зависело от того, примет ли Институт госпожи Пии Полле ее заявку.
Теперь она стояла в огромном лобби со своим потертым плетеным чемоданом и ждала, не откликнется ли директор на просьбу предполагаемой родственницы принять девушку в ближайшее время. Внезапно распахнулась дверь. Два десятка девушек двумя аккуратными рядами с любопытством проходили мимо нее. В длинных платьях, блузках с пышными оборками, накрахмаленных фартуках и с форменными пучками на голове все они выглядели одинаково. Лина осторожно подняла руку для приветствия. Ни одна из девушек не осмелилась ответить на ее жест. Лина не решилась что-либо сказать. У нее уже нет времени вникать в язык и обычаи этого времени, и ей нужно как-то пройти через все это. Девушки прошли мимо, не выказывая никакой реакции. Может быть, все они опаздывали на занятия? Торопливо они поднялись по лестнице. Тихий гул разносился по коридорам, двери открывались и закрывались. А затем пришла она. Высокая, тощая женщина в длинной юбке и девственно-белой блузке выглядела как пожилая версия девушки. Кудри на ее голове были настолько белыми и круглыми, что напоминали цветную капусту. Когда женщина подошла ближе, Лина обнаружила, что от нее так и пахнет капустой.
– Обычно в середине года мы не берем девочек, – сказала она строго. – Но на улице я тебя бросить тоже не могу. С такими-то рекомендациями.
Дама, которая, вероятно, должна была быть госпожой Полле, директором института, заинтересованно взглянула на конверт, который ей передал посыльный. Рекомендательное письмо Лины содержало не только хвалебные слова, но и несколько денежных купюр.
– Мы сделаем из тебя порядочную молодую леди.
Лина скептически покосилась на госпожу Полле. Она указала Лине следовать за ней.
Вместе они поднялись по внушительной лестнице, устланной толстыми темно-красными коврами. Свет преломлялся в разноцветных свинцовых витражах. Зеленые, синие и оранжевые вспышки света плясали по лицу госпожи Полле, словно ее заколдовали. Она объясняла все так быстро, что Лина едва за ней поспевала.
– Здесь кладовая, прачечная, гладильная комната, – сказала госпожа Полле, размахивая руками, как кальмар, щупальца которого двигались во всех направлениях. По пути Лина увидела вход в учебную кухню и огромную столовую, где в Женском институте был обеденный стол. Тремя этажами выше располагались кабинет директора института, учебные комнаты, а также комнаты учениц. Лина поднималась, переступая сразу через две ступеньки, на что госпожа Полле одарила ее уничижительным взглядом.
– Мы берем девушек из всех слоев общества, – наставляла она Лину. – Но это не значит, что каждая может вести себя так, как хочет. Хорошие манеры важны для нас.
Для Лины это была хорошая новость. Если она будет плохо себя вести, все будут винить ее сомнительное происхождение. Ей не терпелось вырваться из лап госпожи Полле, чтобы наконец приступить к поискам Данте.
– Ты вообще меня слушаешь? – строго спросила госпожа Полле.
Лина торопливо кивнула. Но все объяснения директрисы института, как далекий шум, пролетали мимо уха.
– Я еще сделаю из тебя умелую домохозяйку, – заверила госпожа Полле, покачав головой.
На втором этаже она толкнула дверь в крошечную угловую комнату. Три кровати, три шкафа, умывальник с кувшином холодной воды, печки не было, но был электрический свет. Здесь едва ли можно было развернуться.
– Ты будешь делить комнату с Хедвиг и Адой, – объявила госпожа Полле. – Они обе на уроке.
На ее кровати лежало расписание занятий, в котором перечислялись все соответствующие предметы: приготовление пищи, выпечка, закупка продуктов, чистка комнат и уход за бельем. Лина страстно желала наконец побыть одна. Но госпожа Полле не переставала перечислять правила. Все здесь было запрещено: громкие разговоры, смех, пение, хлопанье дверьми, несанкционированное посещение кухни, хранение продуктов, визиты, ночные прогулки.
– Приличную девушку на публике не должно быть ни видно, ни слышно, – подытожила госпожа Полле. – Здесь мы учимся повиноваться и служить.
Она всучила в руку Лины один из фартуков, который был включен в плату за обучение.
– Будучи женщиной, необходимо в соответствии с ситуацией пудрить носик, – предупредила она. – В том числе и в рамках нашего института. Твоя одежда отражает твою и общую потребность в чистоте.
Лина прикусила нижнюю губу, чтобы не расхохотаться вслух. «Пудрить носик!» Насколько другой была бы ее жизнь, если бы она родилась на сто лет раньше. О чем госпожа Полле не подозревала, так это о том, что у Лины не было ни малейшего желания превращаться в хорошую домохозяйку. Вот почему она так отстраненно смотрела на это место. Едва директриса вышла из комнаты, Лина подошла к окну.
Из ее комнаты, к счастью, открывался прекрасный вид на задний двор. Лина почувствовала особое волнение: она на шаг приблизилась к Данте. Так и должно быть. С любопытством она окинула взглядом различные ремесленные мастерские, которые там располагались. Лина узнала кузнеца, плотника, стекольщика и торговца углем. На первый взгляд, она не смогла обнаружить ничего подозрительного. Зачем Данте отправился именно сюда? Что он искал на этом дворе?
37
Ты мой герой
– Как ты это сделал? – восхищенно спросил Якоб. Взволнованный, он шел рядом с Бобби, пока они шли к порту.
Его любопытный взгляд давил на Бобби.
– Ты привел в кондитерскую незнакомую девушку! – воскликнул он. – У тебя ведь даже денег нет.
Якоб был явно ошеломлен. Его взгляд не оставлял сомнений: он считал Бобби самой большой загадкой своей жизни.
– Мы давно знакомы, – отмахнулась она. – Лина родом из того же места, что и я. Мы вместе ходили в школу.
– Лина, – задумчиво повторил Якоб, вертя имя на языке. – И теперь она посещает школу домохозяек?
Бобби внутренне съежилась. Отпуск от собственного «я» был лишь иллюзией. Разговор принял оборот, который ее совершенно не устраивал. Совершенно неожиданно Якоб схватил руку Бобби и осторожно провел пальцами по внутренней поверхности.
– Эти твои руки, – сказал он. – Они сразу привлекли мое внимание.
Его прикосновение было для Бобби как удар молнии.
– Я не знаю, чем ты занимался в своей жизни до этих пор, – продолжал он, – но ты никогда не работал. Ни у кого нет таких нежных рук.
