На свободе в мире драконов остались только стихии, готовые к беспрекословному подчинению. Именно покорность их и погубила, когда за дело взялся Вайс и Культ Кровавой Молнии.
Вряд ли годы заточения пошли на пользу разъяренным стихиям и превратили их в послушных ручных кроликов. Скорее наоборот. И когда Вайс говорил Эрику, что противостоять им шестерым, освобожденным и яростным, будет непросто, он не врал. Уж в этом точно.
Уничтоженное Сердце будет также означать, что прежний договор Гийлира разорван. В тот же миг, когда хрустальные осколки разлетятся по Чертогу, драконы перестанут владеть стихийной магией. Вся власть вернется к стихиям, и именно в этом они нуждаются, чтобы дать отпор Пустоте. Только они одни могут это сделать, при этом не будучи сдерживаемыми шаманами и обязательствами перед Гийлиром. Запертые в Сердце стихии были опаснейшим оружием против Пустоты.
Но еще в этом мире должен найтись кто-то, чьих сил хватит, чтобы сдержать первозданную мощь этого мира. Кто-то, кто способен убедить победителей заключить новый союз между драконами и стихиями.
Только тогда этот мир ждала новая эра и еще один шанс начать все заново.
Кем же будет тот дракон, способный поставить на колени тех, кто веками назад не подчинился даже Создателю миров? Культ верил, а Вайс всячески поддерживал эту легенду, что этим драконом будет именно Эрик. И других вариантов действительно не было, ведь только он, учитывая осколок в его сердце, владел шестью магиями.
Но в противостоянии со стихиями магия не может. После уничтожения Сердца Эрик лишится ее. Точно так же, как и другие драконы.
Сердце все еще оставалось целым и все еще парило в полуразрушенной зале Чертога, в которой я простояла минуту или больше, просто касаясь холодного артефакта, но ничего так и не произошло.
Эрик, собрав волю в кулак, поднялся на ноги, хотя, ей-богу, не знаю, откуда только у него нашлись силы. Больше Эрик не задавал мне никаких вопросов, и только гром и молнии, прошивавшие темные небеса, безо всяких слов подтверждали, насколько истончилось его терпение.
Поскольку Этель, как и остальные огненные стаи, пребывала не в лучшей форме, именно Эрик и Макон после бегства из Чертога занимались всем, чтобы разместить сотни беженцев, бегущих от Пустоты.
Они бежали со всех концов Гийлира, надеясь найти спасение в королевских землях, потому что были уверены, что могущественные драконы этого мира уж точно найдут выход и спасут их. Веками так было, и никто не хотел верить, что сейчас все иначе и даже эти земли больше не могут считаться безопасными.
Было только одно спасение от Пустоты.
И мне не хотелось верить, что это была та попытка, которую я провалила. Я тяжело вздохнула, глядя на фосфоресцирующий кристалл, который теперь заменял свечи.
Я не знала, когда еще вернусь в Чертог, а за это время могло произойти, что угодно. Вплоть до того, что само Сердце могло потухнуть, ведь я видела, как неровно оно теперь билось. Может быть, на него и не рухнет часть каменного свода, учитывая его магическую защиту. А если воздух исчезнет…
Впрочем, тогда все будет кончено не только для артефакта. Если без огня и можно прожить, то без воздуха наши дни сочтены.
Я могла бы быть там, рядом с Эриком, учитывая, что мы только воссоединились, но я не могла врать этим людям, что здесь «будет безопаснее». Может быть, Эрик видел, что на мне лица нет и поэтому ушел, оставив одну. Ему тоже нужно было проветриться, учитывая, насколько странным и неожиданным были мое появление и поведение.
Ругнувшись сквозь стиснутые зубы, я смахнула со стола кристалл и глиняную чашку с водой. Меня переполняло бессилие.
Драконы больше не могли терять стихии. Если огню нашли замену, то без воды или воздуха не продержится никто. Мир с ужасающей скоростью обречено катился в бездну, как спущенное с горы колесо, а я не представляла, что должна сделать, чтобы остановить его.
Не в силах оставаться на месте, я стала мерить комнату шагами. Это была одна из оборонительных крепостей с подземными переходами, в мирное время здесь же хранили еду и запасы. Эрику досталась комната, где до сих пор хранились королевские знамена времен Проклятого Короля-Буревестника.
– Почему их не уничтожили? – удивился Эрик, когда впервые вошел внутрь.
Макон пожал плечами.
– Твой отец оказался тщеславным драконом, так что знамен и флагов было более чем предостаточно. Часть из них сожгли, но остальные бросили в подземелье в надежде, что однажды они попросту сгниют и никому не придется возиться с ними, но, похоже… – Макон тяжело вздохнул, обводя взглядом заставленную черными флагами комнату. – Похоже, у них есть все шансы пережить даже нас с вами.
Макон избегал в обращении к Эрику применять хоть какой-то титул. Если уж никак не удавалось выкрутиться, Макон обращался к нему по имени, хотя при этом на Эрике все еще оставалась одежда из черного шелка, в которую он, похоже, облачился еще в лагере Культа.
Одежда из ткани, предназначенной для королей, его осанка, врожденная властность в голосе и то, что именно за Эриком оставалось последнее слово в спорных вопросах – все это, фактически, сводило на «нет» попытки Макона не придавать значению тому, какая кровь текла в жилах Эрика и какую роль он играл для Гийлира.
Первым, кого видели эти люди, которые искали помощи, был Эрик. Именно он оставался среди них и распределял драконьи силы и составлял тактику. И все уже знали, что королева сильно ослабела и находилась на волосок от гибели. Такие вести не утаишь.
И как бы ни старался Макон, с каждым часом, что Эрик проводил среди людей, в их глазах Этель теряла власть. И с каждым часом, каждым подземным толчком, пророчество, которого столько лет боялись, пугало их всё меньше.
Даже если Этель и выживет, а с ней и мы, вероятность того, что после всего произошедшего драконы все еще захотят видеть ее на троне, уменьшалась с каждым часом. И это понимали и Эрик, и Этель, которая после неудачного Ритуала больше напоминала безвольную отчаявшуюся куклу, чем королеву. И Макон, чьи чувства теперь могли обернуться против него самого.
И, тем более, я.
В какой-то момент, устав и от сидения на жестком деревянном табурете, и от хождения из угла в угол, я отряхнула и перестелила королевские стяги, которых не брали даже годы заточения. Ткань была такой же мягкой, как и в лучшие свои годы. Она прямо манила завернуться в нее…
Одним словом, как только я это сделала, я тут же заснула.
Не знаю, как так вышло. Видимо, сказывался опыт сна в лесу под открытым небом. Не представляю, чтобы в прошлой жизни я могла вот так спокойно улечься на стягах и гобеленах, которые триста лет пролежали в каком-то подвале, и при этом преспокойненько заснуть! Однако, как ни крути, а организму требовался отдых, а еще, судя по всему, в Гийлире я могла спать даже стоя, при должном желании.
Разбудил меня скрип входной двери, хотя Эрик и старался быть тихим. Но дверные петли не смазывали, наверное, лет пятьсот, так что вряд ли бы ему удалось прошмыгнуть ко мне тихой мышкой.
