Потом покатали детей на лошади. Тут всё было без подвоха — лошадь живая, настоящая.
Пока по крепости гуляли, проголодались, пошли обедать. Чаще всего готовили себе сами, в доме, но, когда сильно уставали, шли в какое-нибудь кафе или ресторанчик. И я, в очередной раз убеждался, что опять — деньги потрачены приличные, а еда дома всё-таки вкуснее. Может я и не прав, не знаю. Люблю есть то, что сами приготовили, а там всегда сомнения есть, что у повара руки чистые были, что продукты свежие, что масло не вчерашнее… Да, мало ли чего. Мнительный я человек, знаю за собой этот недостаток. Честно сказать, съесть могу что угодно: и просроченное, и слегка испорченное, и пересоленное, но… Это я сам для себя решаю, что есть, а в ресторане — кто-то за меня. И мне именно это не нравится.
Заметил, что в отпуске дни летят со скоростью пули. Вот только приехали, а уже назад собираться надо. Отъелись, накупались, загорели как…, не негры, но близко к этому. Одним словом, отдохнули нормально. На душе было спокойно, вот и отдохнули.
На работу, правда, звонил каждый день, слава богу, всё в порядке. Наверное, летом и сотрудники органов, и представители преступного мира тоже в отпуск уходят. Вот и поспокойнее немного.
Завезли тёщу с детьми на вокзал в Симферополь, усадили в поезд, помахали им рукой, когда состав тронулся, и поехали в Макеевку, к моим. Там примерно тысяча сто километров. Дорога неплохая, хотя и узкая. Ехать — одно удовольствие. Точнее, не одно. Много. Люблю эту дорогу. Погода — прекрасная! Машин из Крыма едет мало, а вот туда — уже много.
Но мы-то возвращаемся — так что дорога свободная. Машина хорошая, жена рядом — хорошая. Нет, вру — самая лучшая! Настроение — замечательное. Ведь есть ещё неделя отпуска, встреча с родными и сыном Пашкой. А потом, возвращение к интересной работе, где, как мне кажется, я нужен, полезен и это ценят.
На Сиваше остановились, решили сфотографироваться на фоне солёного озера или залива, не знаю, как правильно называется. Знаю только, что такой красоты не видели никогда! Представьте себе, берег, от него метров на сто вглубь сверкает, искрится и переливается на солнце ослепительно белая соль! Аж глазам больно, щуриться приходится. С виду, как только что выпавший снег, но это соль. А дальше — вода. Удивительное зрелище.
Кстати, увидели поезд, на котором наши ехали. В этом месте перешеек между Азовским и Чёрным морем настолько узкий, что его видно полностью.
В Макеевку, точнее её пригород под названием Новая Заря, приехали очень поздно вечером, часам к двенадцати ночи.
Каждый раз, приезжая к людям, которые меня воспитали, вырастили и, которых я с детства называю папа и мама, волнуюсь. Знаю, что приедь я ночью нищий, хромой, босой, больной… Примут, накормят, выслушают, всегда встанут на мою сторону… Потому что любят, хотя по крови я им и не родной. Так вышло, что своих детей им бог не дал, так взяли на воспитание меня. Потому что он, Павел Романович, был моим крёстным, и она, Мария Федотовна, меня тоже сыном считала. А я в третьем классе лишился семьи, хотя и с мачехой, но хоть какая-то была, а потом, в одночасье, никакой не стало…
Стучу в калитку, и в окне нашего дома сразу свет загорелся — отец, как мне кажется, всегда ждёт моего приезда. Бежит в тапочках и пижаме, калитку открыть. Пёс Шарик, захлёбываясь лаем, бросается в ноги. Гуля испуганно отскакивает, но тот, принюхавшись, начинает виновато скулить и лижет руки. Узнал, чертяка. Рад. Знает, что Гулёнка будет баловать его теперь колбаской, мясом, котлеткой. Хотя мать и ругается всегда на это, говорит, что после нашего отъезда собака три дня не хочет есть, что дают. Но, моя удержаться не может — всегда подкармливает пса чем-нибудь вкусненьким. У него в дни нашего приезда всегда праздник живота. Обычно мать разносолами собаку не жалует — и помои в миску льёт с хлебом, и каши всякие… Я сто раз говорил, что у собак желудок хлеб и тому подобное не переваривает, вредно им. Но, что мать, что отец только смеются:
— Мясом его, что ли кормить? Так с нашей пенсией и нам-то мяско не всегда достаётся.
Но, при этом, мать с отцом ни разу не взяли от нас денег. Ни разу! Обижались до слез, если пытались оставить на столе, в карман запихать. Наоборот, со своей нищенской пенсии то купить нам что-то попытаются, то «в дорожку» дать, а отец всегда:
— Ну, давай, хоть машину вам заправлю.
У самого раньше машина была — Волга М-21. Продал, когда я в 79-м в Ленинград уехал.
По традиции, всегда после приезда, на следующий день, с утра пораньше, все вместе едем на рынок. Нет, вру — на базар.
Макеевский базар с гордым наименованием — Центральный рынок. Кто там не был, скажу вам — это не тот рынок, к которому привыкли здесь. Это нечто особенное!
Раскинулся он на огромной территории. Купить можно всё — от коровы с овцами до иголки с ниткой. Это место, где можно провести целый день и не побывать дважды у одного прилавка. Это место, где, проголодавшись, остановишься, принюхаешься, и придёшь по запаху туда, где тебя накормят. Есть деньги — первое, второе и третье с пирожками. Нет денег — наешься одними пирожками. А пирожки продаются не в кафе, а у бабулек… Стоит такая бабушка лет восьмидесяти, перед ней огромная алюминиевая кастрюля, замотанная в одеяло и:
— Берите, детки, пирожки. Сама утром делала. Очень вкусные. С картошечкой, капустой и капустой с яйцом. По три рубля всего.
Там гривны и сейчас рублями называют. Берём на всех и с полными ртами идём на базар.
Этот рынок и Гуля моя любила. Старалась побольше торговцев обойти. Утверждала, что в Питере таких вещей нет. Не знаю, как вещей, а цен таких точно нет. Набираем, обычно, много чего. И детям в школу одежду, обувь, ранцы… И полотенца, постельное… Да всего много, ели-ели в машину помещается…
Потом, на границе, таможенники, увидев битком забитый багажник, только вздохнут тяжело и машут рукой:
— Да, проезжайте уже быстрее.
И матери с отцом обязательно чего-нибудь нужное купим, раз деньгами не берут. Я-то по дому пройдусь, всегда и сразу вижу, что надо им, а купить не могут. То электродуховка накрылась — пироги не сделать, то с газовой плитой беда — газ пропускает, не пользуются. Покупали, дарили, ремонтировали… Ну, и платки, халаты — матери, рубашки — отцу само-собой.
А на следующий день обязательно на кладбище ездили — могилки навестить. Там моя родная мама похоронена, а отец в другом месте.
А вечером — встречи с друзьями детства. Чаще всего у нас, потому что отец вино сам делал, а мать отличалась страстью моих друзей угощать — готовила замечательно.
Так мои ребята всегда старались к нам заскочить, знали, что и накормят здесь, и напоят. Вот и сейчас, мать с женой накрывают стол под огромным, в половину двора, грецким деревом-орехом, а отец лезет в погреб и несёт оттуда трёхлитровую банку вина. И садимся ужинать.
Я расспрашиваю своих друзей детства об их жизни, они — о нашей. Расходимся заполночь.
Следующий, последний перед отъездом день, посвящаем закупке продуктов. Гуля всегда говорит:
