Обычно эмоциональная экзекуция начиналась тогда, когда жена пыталась высказать свое мнение или с чем-то не согласиться, и Потап, чтоб подчинить, пускал в ход все запрещенные «международной конвенцией по правам человека» приемы.
Сравнивание с другими, обесценивание всех ее достоинств, рассказы о том, как хороши в постели были ее предшественницы, высмеивание ее бедных родственников — все это было кирпичами, неуклонно тянущими ко дну ее самооценку и наглухо придавливающими способность сопротивляться. В арсенал моральных пыток входили и не имеющие отношения к действительности попреки — Потап не брезговал ничем. Постоянно клевал тем, что она небережливая хозяйка. Так она экономила на всем, разве только что туалетную бумагу не стирала!
Не желая разводить ссору и пытаясь сберечь нервы, Света старалась отмолчаться.
Но не всегда это удавалось.
— Потап, мне нужно куртку купить. Я свою постирала, а она по шву полезла, — Света виновато посмотрела на мужа.
— А чего ты ко мне с этим вопросом? Пусть тебе купят те, кто тебя приходовал. Мне твои знакомые всю подноготную рассказали, так что я прямо не знаю, как и жить с тобой.
— Что? Ты с ума сошел? Ты же у меня первый мужчина! — От такого чудовищно — нелепого обвинения у нее потемнело в глазах, сердце отчаянно забилось о грудную клетку, словно птица, рвущаяся на волю, подальше от такого ужаса.
Ее «Я», методично уничтожаемое мужем, распласталось бездыханной шкуркой. Как может жить человек, понимая, что по факту он никому не нужен, что он просто половая тряпка, небрежно брошенная у входа и годная лишь для того, чтоб о нее вытирали ноги?
— Ну, девственность и восстановить можно, сейчас многие потаскухи так и делают. Да и много всяких других способов есть ублажить мужиков. Это передо мной ты тут невинность строишь. А люди мне глаза открыли.
Правильная девочка, предельно честная и порядочная, услышав такую гнусность, онемела. Ее душевный мир, и так кое-как слепленный скотчем из осколков хрустальной мечты о счастливой семье, сейчас просто взорвался. Такое потрясение не могло пройти даром. Раскаленным гвоздем виски пронзила острая боль, и голова словно запылала. Она пошатнулась и потеряла сознание. Очнувшись, никак не могла понять, что случилось. Попытки открыть глаза приводили к тому, что ее начинало страшно мутить, а перед глазами все плыло. Приехавший доктор поставил диагноз «Гипертонический криз», прописал постельный режим….»
… Света сквозь сон почувствовала, что ее буквально колотит. Животный страх липкими лапами сжимает сердце и будто вынимает душу. В ужасе она открыла глаза и никак не могла сообразить, где находится. Ожившее прошлое было таким пугающе ярким, что девушка ощутила холодные росинки пота на спине.
В квартире стояла тишина. Ее добрые соседи мирно похрапывали. А она, нервно скомкав в руках одеяло и забившись в уголок кровати, в который раз начала мучительную борьбу с призраками прошлого.
Она понимала, что Потап получал удовольствие, доводя до слез, заставляя ее задыхаться от несправедливости, отчаяния. Но что больше всего ее ранило, так это гадкие остроты насчет ее творчества. Если она молча выслушивала смирялась со всем, что фонтаном помоев выливалось из мужа, то свои сказки она начала тщательно скрывать, пытаясь защитить свое детище от насмешек.
В начале их знакомства мило подтрунивавший над ними, потом Потап стал жестко высмеивать, говоря, что нормальные женщины не витают в сказочных облаках, а заботятся о муже и доме. И только ненормальная дурочка будет изображать из себя Агнию Барто…Вновь и вновь, лишая уверенности в себе, в голове воскресали диалоги, вернее обвинительные монологи мужа.
«— Ты слышала, что я сказал? Или ты оглохла? — снова, как пощечина, хлестко выдернула ее из горьких раздумий грубость мужа.
— Скоро лето, буду ходить на реку и похудею, — проглотив в очередной раз оскорбление, она ответила практически спокойно.
Но как только Потап ушел из дома, она метнулась на кухню. Надежный, брутальный швед цвета металлик, был ее вторым, после ноутбука, другом.
Открыв дверцу, Света зачарованно замерла. Маленькие полочки на дверце, большие стеклянные полки приветливо манили ее. Аппетитная курочка в фольге. Печеночный паштет. Буженина. Сыр. Ветчина. До дрожи хотелось такого жирного, калорийного. Наверно, когда съедаешь много всего вкусного и тяжелого, организм бросает все силы на переваривание пищи и дает передышку душе, отвлекает от мучительных переживаний. И обида куда-то отступает, и настроение немного улучшается. Она, конечно, понимала, что должны быть другие источники удовольствия. Но… их не было.
Близость с мужем была периодической и совершенно не радовала. Света зажималась, стесняясь себя и оправдывая отсутствие нежности со стороны мужа своей непривлекательностью.
Хотя восемьдесят килограммов — это еще не конец света, многие и потолще ее будут и не комплексуют. Такие мысли иногда приходили ей в голову, но даже не задерживались, потому что факты — вещь упрямая. И лакмусовой бумажкой было отношение мужа — у него не было желания носить ее на руках. Ни в прямом, ни в переносном смысле.
Подруг тоже не осталось.
Очень быстро мужнее: «Мне очень тоскливо, когда ты уходишь», сменилось на: «Тебе нечего дома делать, что ты собираешься бежать неизвестно куда?» Потом все привыкли, что она отказывается и перестали приглашать.
И так получилось, что вся радость сосредоточилась на желудке.
Словно какой — то маленький людоед сидел внутри нее и угрожал: «Не закинешь внутрь конфету или бутерброд, начну грызть тебя» И она ела. Чтоб снять усталость, расстройство или хоть чуть-чуть поднять настроение.
И даже если разум говорил, что голода нет, тело отчаянно просило что-нибудь. Чай с конфеткой, бутербродом были как завистливые подруги — видя, что девушка катится в бездну, они только мягко, успокаивающе подталкивали к краю. Мол, ничего страшного, только один разочек. Сейчас станет хорошо, а завтра ты уже не будешь поступать так. Однако это завтра так и не наступало, потому что оно оказывалось сегодня, где можно еще дать слабинку.
Каждый раз, с отвращением глядя на себя в зеркало, она впадала в ступор — кто эта унылая раскормленная тушка с потухшим взглядом? Куда же делась та жизнерадостная тростинка, корой она была еще три года назад?
