- Эмили… Марк – идиот, что ничего не замечает и не понимает. И он будет жалеть о том, как относился к Бартон. Очень жалеть, вот только боюсь, что шанса все исправить у него так и не будет.
- Почему? – я нахмурилась, вспоминая свои ощущения в ту ночь в больнице. Огромная, обжигающая любовь Эм.
- Потому что Бартон уезжает. Она связалась с советом.
- Твою ж…
Совет – это плохо. Это очень-очень плохо. Если они заберут Эм, то назад волчицу уже не вернут. Для стаи и для Маркуса девушка будет потеряна навсегда. Да и…
- Я пробовал отговорить Эм, - невесело хмыкнул Колдер, - но у меня ничего не вышло. Она сейчас чувствует себя лишней, почти изгоем в стае. Да на самом деле всегда себя так чувствовала. И поведение Маркуса сейчас отнюдь не добавляет ей желания остаться, скорее наоборот. Этот придурок косячит на каждом шагу. Я люблю Маркуса, как бы по гейски это сейчас не прозвучало, - усмешка стала шире, - но он – идиота кусок.
- Маркус злится на меня? – спросила осторожно.
- Он сейчас вообще на всех злиться, - покачал головой Артур, поднимаясь. – На себя, на Эм, на отца, на меня. – И растерян.
- Ему надо немного времени, - кивнула, тоже вставая. – Останься, Арт. – мне не хотелось вот так отпускать Колдера обратно в стаю – слишком много неприятных, болезненных эмоций толкалось у него внутри.
- Не могу, Крис, - покачал Артур головой. – Я ускользнул ненадолго. Если задержусь, вопросов избежать не удастся. А Марк и без того на взводе. Но я постараюсь быть с тобой на связи. Думаю, через пару дней ты сможешь спокойно поговорить с Джефферсоном.
- Надеюсь, - пробормотала абсолютно не уверенная в том, что Арт прав.
Мы спустились вниз, я проводила Колдера к лифту, обняла, когда он стоял уже в кабине.
- Эй, поаккуратнее, - шутливо испугался волк. – Макклин оторвет мне яйца, если учует на тебе мой запах. А они мне дороги, не только как память.
- Придурок, - фыркнула я, стукнув Арта по плечу, отступая в квартиру. Двери кабины закрылись, а смех шута-Колдера еще какое-то время отражался от стен.
Черт, с каких пор в стае Джефферсона стало все настолько сложным?
Я еще стояла какое-то время, разглядывая металлические створки, а потом все-таки вернулась в спальню, чтобы переодеться.
Конард вернулся спустя несколько часов, позвонив перед этим и отпустив Джереми. Мне как раз хватило времени, чтобы поджарить стейки. Я заканчивала издеваться над салатом, когда Макклин оказался в квартире, и мысли были заняты всем, чем угодно, но только не дурацким салатом. Тем не менее, приход Конарда не остался не замеченным, даже несмотря на то, что кухня была в самом дальнем конце квартиры. Я не слышала, как поднимался лифт, не слышала, как открылись его двери, но знала, что Конард внутри. Просто в какой-то момент, когда тянулась за помидором поняла, что Макклин уже здесь. И только потом услышала его быстрые, уверенные шаги.
Он зашел на кухню в расстегнутой кожанке, бросил, не глядя на стол шлем, в два шага оказался рядом. Жадный взгляд пробежался от кончиков пальцев, по ногам, бедрам, животу и груди. Глаза были темными и… голодными. Он шумно дышал, втягивая воздух рядом с моим лицом.
- Ужин…
- В жопу, - прорычал волк. Вытащил из моих пальцев нож, вжал собственным телом в шкаф и набросился на губы. – Я хочу тебя. И мне не нравится, что ты сняла халат. Теперь на тебе слишком много одежды.
Руки скользнули по моим бедрам, Конард рывком оторвал мои ноги от пола, заставляя обвить ими его талию, стиснул задницу, снова поцеловал.
Его язык трахал мой рот. Отступал, нападал, облизывал. Я ощутила давление клыков на собственные губы, стараясь стащить с Макклина чертову куртку, дурацкую футболку, путая пальцы в его волосах, ощущая горячую кожу шеи и раскаленное тело, прижатое ко мне.
Не осталось мыслей, не осталось дыхания. Я хотела, чтобы он взял меня сейчас же, немедленно. Хотела касаться его, трогать, облизывать, нюхать. Тереться о волка всем телом, скулить и извиваться под его губами.
Я тоже была голодной. Очень голодной.
Он разбудил этот голод одним взглядом, собственным глубоким дыханием, запахом.
Как же чертовски невероятно он пах. Как самый лучший, желанный рождественский подарок, как самый изысканный, беспощадный, грех. Как чистое удовольствие.
Мои движения были беспорядочными, быстрыми. Я почти не контролировала собственное тело: то впивалась ногтями в широкие плечи, то снова пыталась стянуть куртку, пропахшую ветром и улицей, то царапала шею.
- Нетерпеливая, - прорычал Конард.
Он нес меня куда-то. Я не понимала куда, не хотела понимать. Все сузилось и сжалось, растворилось где-то за пределами Конарда Макклина. Сейчас был только он.
Мне надо было ощутить его руки на голой коже, его губы на груди и шее, его самого в себе. Было жарко. Невыносимо. Жар нарастал из позвоночника, плавил вены и нервы, облизывал тело, растворял в себе. Было почти больно.
Я втянула нижнюю губу Конарда в рот, выпустила и, изогнувшись, припала к коже над воротником куртки, прикусив зубами и тут же зализав.
Макклин выругался и разжал руки, опуская меня на пол.
Какого…
Додумать он мне не дал. Потянул мою футболку, расстегнул шорты, сбросил наконец-то гребаную кожанку, снова целуя, дыша шумно и прерывисто прямо мне в рот, толкнул к кровати. И замер, рассматривая разглядывая меня, будто впитывал, поглощал. Каждый участок тела, каждую родинку, каждую деталь.
Он стаскивает футболку через голову, швыряет ее куда-то за спину, опирается о матрас коленом, нависая надо мной. Длинные красивые пальцы ложатся на мое обнаженное бедро.
- Ты – безумие, маленькая, - качает он головой, и вены на руках и шее напряжены, капелька пота стекает по виску.
А я сижу, застыв, на самом краешке, и не тоже не могу оторвать от мужчины взгляда. От груди, живота, плеч, от напряженных рук.
- Конард… - его слова рвут и раздирают на части. Я дрожу, хотя Макклин по-прежнему только смотрит, а его рука всего лишь вычерчивает узоры у меня на бедре.
Два удара сердца, миг, и волк дергает меня к себе, впивается в губы. Его поцелуй твердый, голодный, почти убивающий, подчиняющий. Пальцы на коже обжигают, он спускается от губ к шее, проводит языком за ухом, тянет зубами мочку, а потом язык скользит внутрь, отчего меня прошивает насквозь, выгибает в его руках.
Конард, не отрываясь от ключиц, тоже садится на кровать, притягивает ближе к себе, и невероятно горячие губы накрывают сосок, пальцы играют со вторым. Из меня рвутся стоны, я потерлась в ощущениях, заблудилась в наслаждении. Сейчас все по-другому, сейчас все острее, больше. Мои бедра трутся о жесткие джинсы, о бугор на них, и я не могу остановиться даже для того, чтобы просто вдохнуть. Голова запрокидывается назад, волосы щекочут поясницу.
