От вставшей перед глазами сцены в груди у Лили защемило. Да, могли быть и гораздо худшие сценарии. Но для Лили это было слабым утешением. Она буквально прочувствовала боль мальчика, ощутившего себя никому не нужным, отверженного не единожды, а дважды!
– Келвин все еще там? В детском приюте?
– Не могу сказать, мэм. Я поехала туда при первой же оказии. Хотела посмотреть, как он там. Но директор не разрешил мне с ним повидаться. Сказал, что мальчику следует изменить свое поведение, стать более покладистым, если он хочет обрести новых родителей. А я только помешаю. Если бы я могла, я бы взяла его к себе! Я бы и девочку забрала, будь у меня средства!
Упоминание о Руби встревожило Лили.
Наклонившись вперед, она потребовала от Клэр правды:
– Будь со мной предельно откровенна! Его сестре действительно ничего не угрожает в этом доме?
Плечи Клэр ссутулились, подбородок втянулся; мышка забилась в угол. Она явно не привыкла высказывать собственное мнение. Тем более такое важное.
– Пожалуйста, – сказала Лили, – если ты переживаешь за этих детишек так же, как я, ты должна мне рассказать все, что знаешь.
Из гостиной донеслось глумливое хихиканье. Контраст между эмоциями, царившими в двух комнатах через стенку, был поистине жутким.
Клэр медленно приподняла веки, правда, только наполовину:
– Какое-то время все было мирно, без Келвина. А потом хозяйка стала совсем плоха.
– В каком смысле?
– Она начала себя вести так, словно ее дочь не умерла. И любое напоминание расстраивает ее. Если девчушка отказывается есть мармелад, заплетать ленточку в волосы или играть с ее куклами. А если она портит или ломает какую-то вещь, например платье или книгу, принадлежавшую прежней Виктории, хозяйка заставляет ее часами стоять в углу. Или исписывать сотни страниц одним и тем же предложением: «Извини меня».
Эллис сообщил Лили о том, что Руби запретили играть с детьми на площадке, потому что она заляпала платье. Но сейчас Лили больше озаботил другой его рассказ – о письме. Ей необходимо все выяснить!
– Насколько мне известно, Руби получила от своей мамы письмо. Практически сразу после того, как Келвина отдали в детский приют. Скажи, это письмо написала Сильвия? Да?
Вопрос был, скорее, риторический. И уж чего совсем не ожидала Лили, так это слез, брызнувших из глаз Клэр.
– Слова были хозяйкины, – едва выговорила она сквозь всхлипы, – а письмо написала я… – Соленые капли текли уже ручьями. – О, мисс Палмер, – наконец отважилась посмотреть на нее Клэр, – я так сожалею. Я никогда не думала, что сделаю что-то подобное…
На мгновение Лили прониклась искренним сочувствием к этой несчастной, совсем еще юной девушке, согнувшейся под гнетом вины, которой она обременила себя за отсутствием выбора. Клэр заслуживала прощения.
Лили вытянула руку и сжала ее руку:
– Моей вины в этом гораздо больше. И поверь мне, я сделаю все, что в моих силах, чтобы все исправить.
Не поняв, что имела в виду Лили, Клэр все же воспрянула духом. В ее глазах промелькнула надежда. Она вытерла рукавом пальто слезы:
– Вы собираетесь забрать мальчика, да? Вы должны сначала подумать о нем. – Не успела Лили обдумать ответ, как Клэр добавила: – У меня есть много знакомых, которые выросли в таких детских домах. Для «тихонь» они вполне нормальные. Но для тех, кто с характером… У меня даже язык не повернется повторить их рассказы…
Другими словами, Лили нужно было все выяснить как можно скорее. По прошествии двух месяцев Келвин, возможно, отчаянно нуждался в спасении из места, пребывание в котором по-любому грозило оставить на сердце мальчика саднящие шрамы.
Если он, конечно, все еще там был…
Глава 33
Один взгляд на угрюмый вид отца – и Эллис понял, что ошибся с выбором. Помощь от ирландского гангстера имела бы меньше последствий, чем то, что теперь его ожидало.
Причин скверного настроения у отца было две. Стрелки часов показывали уже больше десяти вечера – вопиющее нарушение строгой регламентации его жизни: рано ложиться и рано вставать. Но еще хуже было то, что ему пришлось раскошелиться на целых пятьдесят долларов.
Удивительно, но сержант не взвинтил цену за освобождение Эллиса во внеурочное время. Хотя… отец не один десяток лет проработал начальником. И умел находить с людьми общий язык и договариваться. Со всеми, кроме Эллиса.
В приемной полицейского участка, примыкавшего к тюрьме, мистер Рид опустил в карман пальто сложенный листок бумаги – вещественное, реальное доказательство множественных недостатков его сына. Это стало ясно по тому, как отец покачал головой. Даже после того, как Эллис поблагодарил его еще раз.
– Дело сделано, – только и сказал он.
Ни приветствия, ни расспросов.
Эллис вышел следом за отцом из участка. Ему почему-то вспомнилось, как однажды они выходили с ним из кабинета директора. В средней школе его период бунтарства был кратковременным и практически безвредным. Розыгрыши, вроде резинового клея на учительском стуле (хотя объективно мистер Каллен заслуживал худшего), сумели привлечь отцовское внимание. Но не на настолько долго, чтобы окупились их неприятные последствия.
Разница была в том, что Эллис больше не был ребенком. И привлекать отцовское внимание «своими выходками» он хотел меньше всего.
– Как я уже сказал, отец, я верну тебе всю сумму, как только смогу. Лады?
В тусклом свете газового фонаря отец поднимался по бетонной лестнице, на несколько шагов опережая Эллиса.
– Можно подумать, ты – единственный, у кого имеются бабки.
Неудачный подкол, учитывая обстоятельства.
– Я же объяснил тебе – мне просто нужно уладить все с банком.
– Так я тебе и поверил.
Эллис притормозил у подножия лестницы:
– Что ты имеешь в виду?
Проигнорировав его вопрос, отец продолжил шествовать к грузовику. Все как обычно. Только на этот раз сын не захотел пустить все на самотек.
– Ты думаешь, что я вру? – Не услышав ответа, Эллис остановился. Да, он облажался с фотографией детей. Но теперь он пытался поступать правильно, и его жизнь из-за этого рушилась. – Так что?
Похоже, это был перебор – поднять голос на отца. Но Эллис не пожалел об этом. Даже тогда, когда его отец развернулся и удивление в его глазах вытеснил гнев.
– Ты уже дал мне ясно понять, чего стоит для тебя мое мнение.
Обида за ночной клуб. До чего же он злопамятен! Хотя, по правде говоря, обвинение отца в зависти было вздорным, абсолютно безосновательным. Отец был гордецом, но не завистником. Да только Эллис, когда у него выбивали почву из-под ног, готов был хвататься за любое оружие под рукой.
