У четвертой, последней двери проводница Лили подняла вверх свой палец – знак обождать. А сама просунула в дверь голову и что-то сказала. Что – Лили снаружи не разобрала.
Зато она услышала детские голоса, где-то поблизости. Лили напрягла слух (хотя вряд ли она бы узнала голос Келвина) и подавила желание улизнуть прочь в его поисках.
– Заходите, пожалуйста. – Мужское приветствие заставило ее снова повернуть голову к кабинету. – Я – Фредерик Лоуэлл, директор. – Мужчина встал из-за стола, сплошь покрытого бумагами и папками (почти как у ее шефа, только сложенными аккуратными стопками). Так же аккуратно и упорядоченно были вывешены даже вырезки и заметки на пробковой доске, висевшей на стене справа.
Когда Лили вошла, мистер Лоуэлл жестом указал ей на пару стульев, предназначенных для гостей. А ее проводница мигом испарилась.
– Располагайтесь поудобней, – сказал директор.
Лили поблагодарила его и, пока они оба присаживались, заметила фотографию в рамке над окном за его спиной. Женщина на портрете – вероятно, основательница этого приюта – смотрела вниз глазами-бусинками.
– Спасибо, что приняли меня без предварительной договоренности… тем более в такой поздний час.
– Да, признаюсь, мы обычно оговариваем заранее время приема, – кивнул директор. – Так что вы уж извините меня за мой не слишком опрятный вид.
Лили улыбнулась и помотала головой в знак несогласия. То, что директор был без пиджака, а рукава его рубашки подвернуты по локоть, компенсировали галстук с бабочкой и уложенные гелем волосы, подстриженные так же аккуратно, как и его усы «карандаш». Если бы не крючковатый нос, явно когда-то сломанный, мистер Лоуэлл смотрелся бы вполне привлекательным мужчиной для своего возраста. (На вид ему было около шестидесяти.)
– Сэр, причина, по которой я приехала к вам сегодня, – ребенок.
– Да, Милдред мне об этом сказала. Впрочем, я бы удивился, услышав от вас иное… Надеюсь, вы с мужем хорошо обдумали этот шаг… – Эта коннотация явно требовала подтверждения. Но такое вступление директора продемонстрировало очевидное непонимание цели ее визита и семейного положения. Дорожная перчатка на руке скрывала отсутствие обручального кольца… как и подарка от Клейтона.
Как ни странно, но статус матери-одиночки не вызвал у Лили сейчас ни малейшего стыда и смущения.
Но и директор не выказал никакого удивления. Вопреки обычной реакции в его глазах Лили увидела лишь проблеск недоверия.
– Как зовут мальчика? – спросил мистер Лоуэлл.
– Келвин Диллард, – ответила Лили и только потом сообразила, что мальчугану могли навязать новое имя, как в случае с Руби. – Так он был наречен при рождении. Его оставили у вас два месяца назад. У меня с собой его фотография. – Лили расстегнула сумочку, чтобы достать снимок, вырезанный из газеты.
Но директор махнул рукой:
– Не трудитесь, не нужно. Мне отлично знаком юный Келвин.
– Так он… у вас? – Лили постаралась обуздать свои надежды, что оказалось невыполнимой задачей.
А губы мистера Лоуэлла выгнулись вверх.
– Да, – подтвердил он. – То есть был. Пока не обрел новый дом.
Почва, до сих пор прочная и монолитная, разверзлась под ногами Лили. На мгновение ей показалось даже, что она падает в пропасть.
«Что ты лыбишься?» – крикнула она про себя директору, не в силах произнести вслух ни слова.
Словно услышав эхо ее крика, директор резко посерьезнел:
– Заверяю вас, мальчик у чудесных, любящих, богобоязненных людей. двое их сыновей уже выросли и покинули родительский кров. И у них сложились все условия, чтобы поставить на ноги еще одного ребенка.
Столь положительный отзыв совсем не успокоил Лили. Миллстоуны тоже производили хорошее впечатление, пока она не узнала о них больше.
– Я понимаю, вам очень досадно, – перешел директор на сочувствующий тон. – Но если откровенно, нам часто подбрасывают нежеланных детей. А потом, когда материнское сердце передумывает, что, в общем-то, понятно, бывает уже поздно. К сожалению.
Лили попыталась вернуть себе голос, заглушаемый отзвуками собственного прошлого:
– Это… это совершенно другой случай.
Мистер Лоуэлл приподнял бровь, похоже, заинтригованный.
– Вы говорите… сына вашей подруги выкрали без ее ведома и согласия?
– Нет, не совсем так… Она думала, что тяжело больна, когда отдавала детей… А теперь выяснилось, что это была ошибка. – Лили услышала отчаяние в своем голосе; и оно только усилилось, когда она осознала подрывной характер своего аргумента. – Пожалуйста, позвольте мне объяснить вам все по порядку.
Директор открыл рот, чтобы ответить, но тут его взгляд перекинулся на дверь:
– Что, миссис Милдред?
– Прошу прощения, что прервала вашу беседу. Но в столовой ссора. Вы сказали, что если Фредди снова начнет шалить…
– Да-да, я сам все урегулирую. – Мистер Лоуэлл уже был на ногах, когда вновь обратил свое внимание на Лили: – Мне бы очень хотелось помочь вашей подруге. Но передайте ей, пожалуйста, что Келвин сейчас в хороших руках.
Лили встала и попыталась преградить ему путь.
– Мистер Лоуэлл, может быть, вы хотя бы скажете мне, кто его усыновил. Возможно, эти люди войдут в ее положение…
– У нас строгая конфиденциальность – и ради родителей, и ради детей. А теперь извините, мне надо…
– Но, может, вы сделаете исключение. Хотя бы на этот раз! Я умоляю вас!
Губы директора превратились в тонкую твердую линию, ноздри раздулись в раздражении – то ли из-за вынужденной задержки, то ли из-за необходимости повторять уже сказанное. В нем не осталось ничего привлекательного.
– Я не делаю исключений, как и все люди с высокими моральными принципами. Как я уже сказал, миссис Милдред вас проводит.
Едва успев схватить свою сумочку, Лили поняла: ей его не остановить. Директор стремительно прошмыгнул мимо нее за порог. И только шок вкупе с полным замешательством удержали Лили от того, чтобы разреветься белугой.
А еще папки.
Папки на его столе.
Совсем рядом.
– Мисс?
Обращение было адресовано ей. Приглашение на выход. Лили ощутила нетерпение Милдред. Вернувшись, ее начальник не одобрил бы ослушания.
Лили отступила – а что она еще могла сделать? – и последовала за женщиной на выход.
Но для себя решила: она сюда еще вернется!
И каким-нибудь способом добудет нужную ей информацию.
Глава 35
Как журналист Эллис был отлично осведомлен о том, как часто вылавливали из Гудзона мертвые тела (одно из самых страшных последствий сухого закона). Он видел снимки – слишком жуткие, чтобы их публиковать: раздувшиеся конечности, изодранная кожа, пустые глазницы.
