Однако рассудок говорил князю, что женитьба на женщине, дед которой за деньги работает на герцога Буклингтонского, невозможна.
Миклош был назван в честь того самого предка, который построил дворец.
С тех самых пор Эстергази приглашали к себе в Фертод лучших музыкантов и художников и величайшие умы страны.
Все эти люди, так или иначе, служили семье – да, именно служили.
Франц-Иосиф Гайдн мог быть величайшим музыкантом своего века, но никто даже и помыслить не мог о том, чтобы он женился на девушке из Эстергази.
То же самое относилось к художникам, архитекторам, поэтам и писателям.
Всех их радушно встречали в Фертоде, но только ради того, чтобы они служили семье Эстергази, каждый по-своему, но при этом не помышляли о том, чтобы войти в семью.
Должно быть, женщины Эстергази были еще более горды и неприступны, чем мужчины.
Князь Миклош прекрасно понимал, что ни одна из них, даже его сестра Мизина, не примет Алету, как равную.
Разве можно рассчитывать на покой и счастье во дворце при подобных обстоятельствах.
Он не мог покинуть дворец: то было его королевство.
Князь должен был возглавлять всех, кто носил его имя, так же, как это делали его предки.
Они построили королевство в королевстве.
Все они, подумал Миклош, кланялись императору, но втайне считали себя гораздо выше австрийца.
Когда, наконец князь Миклош вернулся во дворец, музыка уже закончилась, а гости разъехались.
В большинстве окон свет уже погас.
Князь отправился в свою спальню и раздвинул занавески на окне.
Он чувствовал, что с трудом может дышать, и мечтал о свежем воздухе.
Князь не стал раздеваться, а всего лишь снял фрак.
Он сел, положив голову на руки и страдая так, как никогда еще не страдал.
Когда пришла заря, он понял, что должен уехать, чтобы никогда больше не видеть Алету.
Один вид ее заставлял его кровь быстрее бежать по жилам.
Каждой клеточкой своего тела он желал унести ее в домик в горах и сделать своей.
Там они были бы счастливы – счастливы невероятно, страстно, необыкновенно.
Но нельзя задержать завтрашний день и все годы, которые придут за ним.
Годы, когда ему придется покинуть ее, и она уже никогда не простит его.
Князь позвонил камердинеру и, когда тот пришел, приказал ему собрать вещи.
Не желая никого видеть и ничего объяснять, он приказал принести завтрак в комнату.
Приняв ванну и переодевшись, князь встал у окна и невидящими глазами стал смотреть в сад, полный цветов.
Там, за садом, были луга, где они скакали вместе с Алетой.
Они были отделены от сада кирпичной стеной, которая шла вокруг всего дворца.
Вдруг далеко за стеной князь увидел троих всадников.
Они явно скакали к дворцу.
Погруженный в собственные невеселые мысли, князь бросил на них мимолетный взгляд.
И не поверил своим глазам – первой из троих скакала Алета на Ньиле.
Он видел, как девушка, каждым нервом своего тела заставляет серого жеребца скакать быстрее.
Это удивило князя, и он повнимательнее посмотрел на других всадников.
Он испытал настоящее потрясение, увидев, что один из них – барон Отто фон Сикардсбург.
Князь ясно видел его и, кроме того, узнал огромного вороного жеребца, которым барон вечно хвастался.
Словно услышав подсказку, князь вдруг понял, что Алета напугана, и догадался, что в этом виноват барон.
Князь едва удержался от проклятия.
В то же время он хотел дать Алете понять, что, как бы ни сложились обстоятельства, он будет защищать и оберегать ее.
Барон, несомненно, настигал девушку, которая была впереди всего на несколько корпусов.
Перед ними не было ворот в сад – только кирпичная стена.
Поняв, что задумала Алета, Миклош похолодел.
Алета знала, что барон настигает ее.
Она доскакала до дворца, но не стала поворачивать к стойлам. Там ей пришлось бы придержать Ньила, и барон перехватил бы ее.
Девушка понимала, что барон пытается перехватить поводья ее скакуна. После этого у нее не хватит сил сопротивляться и Ньил поскачет вслед за жеребцом в замок барона.
«Спасите! Спасите!» – кричало ее сердце.
И когда впереди замаячила кирпичная стена, Алета поняла, что ей делать.
Ей еще не приходилось брать препятствия верхом на Ньиле, да и стена была слишком высока и основательна для такого предприятия.
Но ничего иного Алете не оставалось.
Она заговорила с Ньилом, чувствуя, что он понимает ее.
Когда она заставила его прыгнуть, конь взлетел в воздух так, словно у него выросли крылья.
Ни одна обычная лошадь не могла бы совершить такой прыжок.
Много позже Алета поняла, что не иначе ей помогал Господь и все Его ангелы, потому, что Ньил взял препятствие с запасом в какой-то дюйм.
Жеребец приземлился, и ей снова повезло – под его копытами оказалась цветочная клумба.
Ньил споткнулся и чуть не упал, но все, же удержался на ногах.
С него лил пот, и девушка поняла, что он отдал все свои силы скачке.
Алета удержалась в седле, но едва не потеряла сознание.
Она закрыла глаза и уронила голову на грудь.
Волосы девушки растрепались от быстрой езды и спадали ей на плечи золотым облаком.
Она отпустила поводья и держалась за седло, чувствуя, как кружится весь мир.
Затем чьи-то сильные руки сняли ее с седла, и откуда-то издалека донесся голос:
– Дорогая! Милая моя! Зачем ты так рисковала? Я думал, что ты решила убить себя!
Алета не смогла ответить и поникла в сильных руках князя Миклоша, уронив голову ему на плечо.
Князь встал на колено и прижал девушку к себе.
Его сильные руки заставили ее поверить в то, что все кончилось.
Князь посмотрел на бледное лицо девушки, на закрытые глаза и спутанные волосы, и что-то надломилось в его душе.
Он стал яростно и чувственно целовать ее лоб, глаза, щеки и губы.
Он возвращал ее к жизни и единственным возможным способом выражал свою радость от того, что она жива.
