Больше им не удавалось остаться наедине.
Однажды в ноябре им чуть было ни удалось поцеловаться в лифте, когда Грета уезжала от отца, но, когда двери уже закрывались, и Грета с Мартином подались друг к другу, в лифт вошла Лота.
Грета развлекала себя смс Мартину на ночь, гаданиями о том, что он сделал с ее фотографией в телефоне и тем, что усиленно подбирала ему подарок на день рождения. До него оставалось еще полтора месяца, но для нее, не имеющей ни малейшего представления о том, что дарить молодым людям, времени казалось катастрофически мало. Советы подруги не помогли. Паулю Суннива в разное время дарила ручки, книги, необычные часы, прыжок с парашютом, но все это казалось Грете либо слишком обычным, либо слишком экстравагантным. Она не представляла себя, дарящей офицеру полиции абонемент на экстремальный вид отдыха. Мысль вломится к нему в дом в одном пальто, под которым она будет «в чем мать родила», показалась ей еще более безумной и отмелась сразу. Она нашла всевозможные сайты, где предлагался огромный выбор необычных подарков: от кричащих диким криком брелоков и подлетающих к потолку с помощью пропеллера будильников, до сексуальных игрушек со смешными надписями, светящимися в темноте, которые Грета посчитала просто вульгарными. Ей хотелось подарить Мартину что-то особенное. Казалось бы, она уже подарила ему то, что девушка может подарить только раз, но кто ж его знает, оценил он это или нет? Свой портрет он тоже вряд ли бы оценил. Она бы могла подобрать ему красивый галстук, но он их не носил: не вылезал из джинсов, свитеров с V-образным вырезом и рубашек со всегда расстегнутыми двумя верхними пуговицами. Одно время она собиралась подарить ему ремень, и уже подобрала один с красивой хромированной пряжкой, но позвонила Суннива, и Грета вышла из комнаты, а когда вернулась, отец смотрел в ее монитор. Вряд ли бы он не заметил такой же на Мартине. Меж тем тихими шажками подкралось Рождество, и одной проблемой стало больше.
К Рождеству Гёльдерлин как обычно красиво украсили. Особенно Центр. Вдоль всей улицы Линделан развесили светящиеся сосульки, которые гроздьями свисали с фонарных столбов и «таяли» светодиодными каплями. Фасады зданий украсили полотнами мерцающих желтыми и белыми огоньками лампочек, по карнизам пустили все те же сосульки и кружевные снежинки. На площади Пяти дворцов и у Ратуши поставили по самой высокой ели, каждая из которых состояла из нескольких менее густых елок, уж больно много в каждой из них было ветвей, и густо украсили шарами, мишурой, рождественскими фонарями и электрическими свечками. Футбольную площадку на Ринге залили катком, а у спусков к реке поставили ограждения с предупреждениями о том, чтобы люди не пытались перейти Дерн по льду, потому что он еще был слишком тонок. Снег валил уже целую неделю и засыпал пушистыми сугробами все и вся. Но холодно не было. Всюду пахло рождественскими пирогами, мандаринами и горящими петардами. Город жил в предвкушении праздника, а Грета согревалась ожиданиями звонков Мартина и встречи у Суннивы в общежитии, но Мартин отчего-то не звонил. Наверное, он занят. Они договорились отпраздновать свое Рождество на следующий день после обычного. В тот же день Грета сама набрала Мартина и, как бы между делом, позвала его с собой, а он ответил согласием. В тот вечер ее душа так и пела. Грета вдруг почувствовала какой-то непривычный прилив вдохновения. Она не стала искать рождественский подарок для любимого — она сделала его сама. Взяла паспарту, которое осталось с прошлых вывесок, с помощью канцелярского ножа, вырезала дырку под изображение, чтобы туда влезла фотография, взяла из старой фоторамки держатели и приклеила к заднику своей. Самодельную рамку для фотографии она облепила плоскими бусинами цвета от светло-синего до лазоревого, затирая оставшееся пространство между ними серебряным и белым бисером. Из купленной серебристой пластики она слепила двух дельфинов и приклеила их так, чтобы они служили и подпоркой рамке, и украшением. Внутрь она вставила распечатанную фотографию, которую в бухте сделала Суннива, когда они с Мартином резвились в воде. Ни Грета, ни Мартин не видели, как их фотографировали, а потому вышли на снимке настоящими, без каких-либо стен. Грета знала, что Мартин никому этот снимок никогда не покажет и скорее всего сразу его уберет — ей было важно, что он оценит дорогое ей мгновение, а еще — ее труд. Рамка получилась красивая, необычная.
На Рождество отец приехал в дом Греты — мама сама его позвала — позвонила за неделю до праздника, и они долго разговаривали. Грета не знала, зачем ей это нужно. Они с отцом почти не общались со времени развода, если только случайно — она его избегала, а праздники родители и вовсе всегда проводили отдельно. Грета переживала, как пройдет их встреча, и ожидала, что ее стена подвергнется настоящей проверке на прочность, ведь отец все еще любил мать, несмотря на то, что она ему изменяла, а затем бросила, и еще больше переживала за самого отца, потому что ему предстояло впервые встретиться с новым мужем Линды. Но все обошлось. Отец надел свой лучший пиджак, побрился, нашел свой старый, подаренный ему еще в студенчестве, зажим для галстука. Как ни странно, Грете показалось, что они со Свеном поладили. По крайней мере были дружелюбны — в конце концов они уже давно не подростки, чтобы драться из-за общей любимой, да и сам Маркус понимал, что еще больше отдалит от себя Линду, если начнет высказывать претензии к ее новому мужу. Наверное, это значит, что он простил ее. Грета еще не простила.
Как обычно Грета весь вечер молчала — она привыкла молчать за праздничным столом. После того, как по телевизору раздался бой курантов на Белой башне, и в небо над городом полетели салюты, отец засобирался уходить, но Линда уговорила его остаться у них до утра — все-таки Рождество — праздник семейный, и будет неправильно, если Маркус сразу уедет. С боем, но он сдался, и Линда поселила его в комнате для гостей. Грета, как только поймала момент, набрала номер Мартина. Он долго не брал трубку. Или не слышал, или почему-то еще. Грете стало тревожно. Но Мартин все-таки ответил. Он не слышал звонка. У Греты не было причин ему не верить. Мало ли что она себе напридумывала.
— С Рождеством! — улыбнулась ему Грета.
— С Рождеством, — отозвался он.
— Где ты?
— Дома, — его голос звучал на фоне женских голосов и телевизора, где шла праздничная передача. — А ты?
— На Ринге. С нами отец.
— И как он?
— Вроде нормально, — Грета выглянула из комнаты в коридор. — Сейчас говорит о чем-то со Свеном.
— Думаешь, они подружатся?
— Может быть. Я хочу увидеть тебя.
— Что?
— В смысле… У нас здесь залили каток. Мы могли бы погулять, покататься.
На том конце провода послышался глубокий выдох.
— Не знаю, я… Я уже обещал сестре погулять с ней.
— Я могла бы пойти с вами.
— Не думаю, что это удобно. Извини, я не хочу тебя обижать.
— Ничего, я понимаю, — едва не перебила его Грета, ощущая неприятный спазм в горле. От обиды она едва не заплакала. На самом деле она его не понимала.
— У нас же на завтра все в силе? — в надежде спросила она.
