— Да. Только у меня нет никакого опыта.
Фигура Тео Адлера, окутанная светом зимнего солнца, будто светилась ореолом. Знаменитые на всю академию темно-рыжие волосы сияли начищенной медью, а рубашка с засученными до локтей рукавами слепила снежной белизной. Адлер опустил мольберт на пол и присел на раскладной стол, на котором стройным рядом лежало несколько щипцов для натяжки холста.
— Грета, вы когда-нибудь видели таблицы? — с интересом спросил он ее.
— Да.
— Время по часам определять умеете?
— Да.
— В днях недели разбираетесь?
— Да, но…
— Тогда мы сможем договориться.
Он смотрел на нее так, будто ожидал, что она скажет. Грета же от растерянности не знала, куда деть глаза.
— Значит, я вам подхожу?
— Значит, подходите. Вас устраивает оклад?
— Да. Да, вполне.
Они стояли друг напротив друга в разных углах комнаты. Адлер медленно потирал свою богемную бородку и улыбался, будто его забавляло что-то недоступное Грете. Она же смущалась под его ожидающим взглядом.
— Может быть, у вас есть еще какие-нибудь вопросы? — легонько подтолкнул ее Адлер.
Была не была!
— Да, я хотела бы спросить. Точнее, сначала я бы хотела еще раз извиниться, что повысила на вас голос — это было так глупо с моей стороны. Я пойму, если вы мне откажете — я это вполне заслужила…
— Что-что? — мужчина не сразу понял, что она снова просит прощения за то, что когда-то ему нагрубила.
— В общем, если вы разрешите… Можно ли мне тоже участвовать в конкурсе? Вот.
Васильковые глаза Адлера озадаченно глядели на ученицу.
— Неожиданно, — сказал он, оставив бородку в покое.
— Вы вовсе не обязаны — я знаю, что все сроки подачи заявки я уже пропустила…
— Вообще-то я думал услышать вопросы касательно обязанностей ассистента.
Грета поняла, как глупо она выглядит, и стыдливый багрянец залил ее щеки, однако Адлер мгновенно пресек ее попытки свернуть разговор, будто его и не было, и подошел.
— А почему вы вдруг решили участвовать в конкурсе?
Грета потупила взгляд:
— Я не знаю.
Адлер не стал выпытывать у нее больше. Он бессознательным жестом поправил жилетку и вернулся к мольбертам.
— Ладно. Принесите мне свою заявку завтра на кафедру, и подпишите ее декабрем.
— Я сделаю, — с энтузиазмом отозвалась Грета.
— И готовьте работы. Две в акварели, одна в масле и рисунок. Я дам подробный список, когда получу заявку.
— Хорошо. Простите меня, что я так…
— Ничего. И да, напишите мне свой телефон, чтобы я внес его в объявление о курсах.
— Хорошо.
Грета замешкалась в поисках ручки, и Адлер протянул ей свою, вместе с блокнотом.
— Отлично, — сказал он, пробегая глазами по строчке с цифрами. — Надеюсь, вы не боитесь, что теперь Ваш телефон будет постоянно трезвонить?
— Нет.
Они вместе спустились на нижний этаж квартиры. Все студенты уже давно ушли, оставив после себя свернутый набекрень коврик в прихожей. Адлер ногой привел его в порядок и подал Грете пальто. Ей впервые кто-то подавал пальто.
— Вас проводить на первый этаж? — учтиво спросил он, открывая девушке дверь.
— Нет, спасибо.
Они попрощались, и Грета ушла.
На следующий день, в понедельник, Грета оставила письменную заявку на конкурс на кафедре. Секретарь передала ей конверт, в котором лежал свернутый лист с перечнем конкурсных работ, который заставил Грету тоскливо перевести дыхание — работать придется очень много.
На дворе стоял март, и Грета заканчивала последнюю конкурсную работу, закрывшись на все щеколды мансарды, чтобы отец ее не беспокоил. Последним по списку после натюрморта и фигуры человека шел акварельный пейзаж. Небо за окном окрасилось в сумрачный градиент, в стороне золотился огнями вечерний Ауденхоф. Чем не пейзаж? Попросив Тео Адлера об услуге, Грета ощутила себя более смелым человеком, чем тем, каким была прежде, будто переступила какую-то незримую черту, внушающую страх. Декабрьская боль позапрошлого Рождества притупилась. Сейчас Грета выполняла первую конкурсную работу, и ей было свободно и спокойно. Краски она накладывала на акварельный лист смело, даже не задумываясь, будто работая одним подсознанием, интуитивно смешивала цвета на палитре, получала новые, все более интересные оттенки обычных цветов. На бумаге они перекликались, перенимали и отражали друг друга, придавая виду за окном какую-то неоднозначность и самобытность. Пара капель, случайно упавших с мокрой кисти, внезапно выдернули Грету из творческой медитации, пробудив в ее душе секундную панику, но присмотревшись к кляксам внимательнее, она решила, что они не портили картину — в акварели всегда есть немного места легкой небрежности. Когда она добавляла тонкой кистью глубокой синевы на горизонте, оттеняя желто-рыжие огоньки вечерних домов, пробивающиеся на фоне почти черной земли, в комнате раздались трели лесных птиц. Кисть Греты дернулась, едва не оставив на полотне еще одну кляксу. Ей не послышалось — звонил Мартин. И снова перед глазами возникло его лицо в отцовской кухне, когда он сказал, что соскучился.
— Алло? — Грета подняла трубку спустя почти пол минуты — все ждала, что он перестанет звонить, но Мартин проявлял настойчивость.
— Грета?
— Что тебе нужно?
— Просто звоню узнать, как ты?
— Нормально.
Он спросил, как дела в академии. Поинтересовался жизнью Пауля и Суннивы. Слышал, у Греты родилась сестренка. Спросил о конкурсе и сказал, что Богров красивый город — он там вырос. Его любимые места — площадь Цветов и колоннада кафедрального собора. Грета его не узнавала — они будто поменялись местами.
— Что тебе нужно? — спросила она снова, воспользовавшись возникшей паузой.
— Я хочу встретиться.
Вот как? Сердце Греты застучало где-то в горле.
— Ты можешь завтра? — неуверенно спросил голос в трубке, — Я могу заехать за тобой после занятий.
Грета не знала, хотела ли она его видеть.
— Или послезавтра? Маркус сказал, в среду ты заканчиваешь в три.
— Да, но у меня потом факультатив.
В груди зацарапалось нехорошее чувство.
— Я очень хочу тебя увидеть.
Грета усилием воли приказала себе собраться, но у нее это плохо получалось.
— Грета? — окликнул ее голос в трубке.
— Зачем тебе это?
Тишина на том конце провода.
— Зачем? — повторила Грета с какой-то новой для себя интонацией. — Ты хорошо мне дал понять, что я тебе не нужна.
