— Так же сжигали еретиков во времена инквизиции, — добавил Толбуев, — только это была «ересь» в глазах новой фанатичной религии — воинствующего атеизма.
— Таким образом, — подытожил Гаршин, — Троицкий Кривоезерский монастырь был стерт с лица земли. Под водой оказался великолепный ансамбль из четырех церквей — Троицкой соборной, Александро-Невской, Иерусалимской и Антипьевской. Русь лишилась одного из великих поволжских монастырей, как лишилась Макарьевского Калязинского, Паисиева Угличского, Кассианова Учемского, Мологского Афанасьевского… И все это стало «Русской Атлантидой».
— Китежем, — подсказал, украдкой зевнув, Вадим.
— Кстати, по преданию, в этой «Атлантиде» русалки водятся, так что поосторожней там, — улыбнулся Велемир Радомирович. — Сразу по прибытии в воду не лезьте. Да и вообще на многих деревянных домах в Юрьевце в резьбе изображены то ли русалки, то ли сирены. А на некоторых идет еще и надпись на древнерусском: «Я жена фараона!» И это неудивительно, поскольку в мифологии христианских народов русалки произошли от затонувшего в водах Чермного моря воинства фараона. Вот только как они доплыли до Волги? Путь-то не близкий.
— Выясним и с русалками, — пообещал следователь. — А пока я хочу сказать вот что. Генерал-губернатор Ростопчин был не такой дурак, чтобы оставлять все ценное в Москве на съедение Наполеону. Он вообще наперекор приказу Кутузова намеревался оборонять столицу. Но сил ополчения было явно маловато. Поэтому кое-что он заблаговременно отправил в провинцию. Думаю, то же самое случилось и с Иерусалимской иконой апостола Луки из Успенского собора в Кремле. А чтобы не создавать паники, не сеять страх и неуверенность среди населения, Иерусалимская икона была тихо заменена на копию. И, скорее всего, это был один из списков монаха Корнилия. Других равных не было. А взамен в Кривоезерском монастыре появилась древняя Иерусалимская. Так что французы обмишурились и уловили сами себя за нос. Украли не то, что хотели.
— Интересная гипотеза, — произнес Велемир Радомирович. — Мне она нравится.
— Но для подтверждения ее требуется радиоизотопный анализ обеих икон, — сказал Гаршин. — Той, что в Париже, и корнилиевской. А ее-то и нет.
— Ферапонтов утверждает, что она где-то укрыта до поры до времени, — напомнил Толбуев.
— И он прав, — кивнул следователь. — Вот тут-то и начинается самое главное. Как известно, после революции монастырь был закрыт, с 1923 года в нем размещалась тюрьма, а с 1929 года — завод. Перед затоплением в 1955 году его постройки были вообще разобраны дочиста. Но Иерусалимской иконы в монастыре не могло быть, по крайней мере, уже с начала двадцатых годов. Куда же она могла подеваться в то смутное время? Монахи припрятали? Нет. Не успели. Они были все расстреляны. Тогда кто?
— Но вы же говорили, что все иконы сожгли? — сказала Марина.
— Кроме Иерусалимской. Ее в монастыре уже не было.
— Как так? — спросил Вадим. Они уже проезжали Балашиху.
— Ее выкрали.
— Объясни потолковее, — попросил Велемир Радомирович. — Когда, кто? Зачем?
— Зачем — это понятно, — начал Марк Иванович. — Икона была украшена драгоценными камнями и облачена в золотой оклад. Такие вещи всегда привлекают внимание грабителей, а духовная ценность им не важна. Нашлись подобные люди и в Юрьевце. Русская земля всегда была богата и на разбойников, и на праведников. Их, пожалуй, поровну среди общего числа населения. И так во все времена. Одни уравновешивают других, поэтому Россия никак не может окончательно упасть вниз или выкарабкаться наверх.
— Ладно, без философствования, давай ближе к теме, — остановил его Толбуев.
— Изволь. Накануне революции, в конце шестнадцатого года, Иерусалимская икона была похищена из монастыря. Но монахи, чтобы опять же не создавать паники и отчаяния — паники тогда и без того хватало, — снова заменили икону, как сделал это в свое время Ростопчин, на еще один корнилиевский список. Запасной.
— Откуда ты знаешь?
— Оттуда. Из закрытых архивов ГПУ. Мы с ребятами перелопатили все, начиная с семнадцатого года и по двадцать третий, вплоть до закрытия монастыря. А также советский тюремный архив Юрьевца и царский. И нам повезло. Эти факты еще никогда не были обнародованы. Думаю, дело даже не в том, что они не подлежат гласности, срок давности давно прошел, а кому-то очень не хочется, чтобы Иерусалимская икона вновь выплыла на белый свет. Пусть уж лучше считают, что ее сожгли, или что она была затоплена вместе с Кривоезерским монастырем. Никто не станет искать и копаться. А стало быть, еще одной святыней на Руси будет меньше. Причем той, которая относится к числу самых главных.
— Логично, — согласился Велемир Радомирович. — А дальше?
— Дальше вот что. Организаторами святотатственной кражи были местный юрьевецкий мещанин Варфоломей Черемисинов и его любовница Прасковья Ферапонтова, а подельниками — профессиональный карманный вор Ананий Починок и золотых дел мастер из Кинешмы Лейба Мендель, сменивший потом фамилию на Медведев. Его в тридцать седьмом расстреляли. А Починок сам утонул, полез спьяну в Волгу. Он сразу после революции возглавил здесь, в Юрьевце, местную власть. Лютовал страшно. Самое любопытное, что ведь всю эту гоп-компанию зимой шестнадцатого года жандармы арестовывали.
— И что? — задал вопрос Иван, не поворачивая головы и следя за дорогой.
— Дело в том, что во всех кабаках Юрьевца Починок и Черемисинов спьяну хвастались, что совершили эту кражу. Но им не верили, потому что Иерусалимская икона висела в монастыре на том же месте. Не поверили даже тогда, когда они на допросах в жандармерии признались, что в доме Черемисинова, что в Гребецком овраге возле Вознесенской горы, рубили икону топором, дабы поскорее отделить драгоценные камни и золото. А может быть, царским следователям и жандармам было уже не до них, не до признательных показаний, самим бы куда поскорее спрятаться и уцелеть. От «народного гнева». Но что это был за «народ», вроде Черемисинова, Починка, Менделя и Ферапонтовой, мы теперь уже знаем. Короче, дали им пинка под зад и выпустили. Но бумаги сохранились.
— Значит, икону разрубили? — спросила Марина.
— Нет, частично только. Просто камни выковыряли. А Мендель их уже потом распродал, или себе присвоил. Поскольку другие фигуранты дела богатством воспользоваться не смогли. Черемисинов позже бедствовал, даже успел перед смертью в юрьевецкой тюрьме посидеть. Той самой, которую открыли на месте монастыря. Вот как получается: где украл, там и очутился. Интересно, что ему по ночам снилось? А в тюрьме, кстати, он вновь признался, что похитил с подельниками икону. Видно, совесть замучила. Это зафиксировано в протоколах. Которые потом отправили в Москву и засекретили. Но Починок уже был при власти, ему незачем было афишировать, и Черемисинова просто напросто тихонько в тюрьме и удавили…
— А остальные? — Толбуеву становилось все более и более интересно. Дело приобретало неожиданный оборот.
— Прасковья Ферапонтова спилась и в тридцатых годах повесилась, а судьбу Починка вы уже знаете. Но я не думаю, Веля, прости, Велемир, что твой Черемисинов, о котором ты мне вчера рассказывал, знает что-либо обо всей этой истории и о своем прадеде Варфоломее. А вот Матвей Яковлевич — вполне возможно, что-то и слышал. Скорее всего, даже от своей бабки Прасковьи. Недаром он уверен, что Иерусалимская икона все еще в Юрьевце.
