— Что он тебе передал? Что-то важное?
— Важнее не бывает. Я тебе после покажу, не сейчас. Сейчас пока давай просто отдохнем и повеселимся. Может быть, напоследок.
— Ой, что-то не нравится мне твое настроение. Это опять как-то с Леной связано?
— Возможно. Обещаю, что ты первым узнаешь. Пока все.
И они пошли дальше, до гостиницы оставалось еще чуть-чуть. И надо было заканчивать «лекцию». Сконцентрировавшись на главном, Велемир Радомирович продолжил:
— На сегодняшний день в официальной лингвистике наиболее древними считаются следующие письмена. Древнеегипетские — с конца четвертого тысячелетия до нашей эры. Шумерские — с начала третьего тысячелетия. И развившиеся из шумерского эламская иероглифика и протоиндийское письмо. А также критское письмо — с начала второго тысячелетия. И китайское, появившееся чуть позже. Ну, еще письмо племени майя. Но эта классификация принята не всеми лингвистами и исследователями. Почему-то в ней «чудесным» образом отсутствуют протославяне со своими системами письма. А ведь это тоже следствие той антиславянской и антирусской доктрины, о которой мы говорили. Но новейшие археологические данные, а также передовые исследования в области языкознания, полностью опровергают навязываемую нам «классификацию».
Лежащий в кармане конверт не давал покоя, хотелось немедленно вынуть его и вскрыть, посмотреть, что внутри. Но Велемир Радомирович, собрав волю в кулак, повел речь дальше:
— Более адекватная версия выглядит так. И все мои предыдущие высказывания подводят именно к ней. Еще приблизительно пятьдесят тысяч лет назад первым появилось палеославянское письмо. Оно на тысячи лет старше древнеегипетского. Это была базовая система письма. Из нее в разное время, в период с седьмого по первое тысячелетие до нашей эры, вышли славянское и древнерусское письмо. Затем — трипольское, а из него — протоиндийское, авестийское, ведическое и санскрит. Далее идут шумерская идеографическая клинопись, эламская иероглифика, хараппское письмо, аккадская клинопись, а также хеттская, урартская, угаритская, древнеперсидская. Следующее письмо — пеласгийское (тоже протославянское), а из него — протобиблское, финикийское, греческое и критское. И только потом наступает время древнеегипетских и докитайских идеографических и иероглифических систем письма.
«А какое письмо лежит у меня в кармане? — вновь подумал он. — На каком языке моей погибшей жены оно написано?»
— Особо подчеркну, что здесь мной представлены лишь некоторые виды письма, но самые главные, основные, сыгравшие определяющую роль в истории человечества. Однако теперь общая картина становится более прозрачной и понятной. И ясен алгоритм развития письменности. Остается лишь искать дальше, сгенерировав все стройные теории лингвистики и языкознания. Но направление поисков задано. А дальнейшие доработки и уточнения лишь внесут еще большую ясность в понимание феномена зарождения и развития письменности на Земле.
До гостиницы оставалось совсем немного. Оставалось завершить экскурс в историю Праязыка. А Вадим обратил внимание на то, что Марина смотрит на Велемира Радомировича с нескрываемым восхищением.
— Мы настолько привыкли уже к кириллическим знакам нашей письменности и к тому, что они отражают не только последовательность звуков речи, но и наименования сущностных понятий, что не пытаемся уже даже осознать, как это происходит, — подвел итог Толбуев.
И на этих словах они подошли к гостинице, возле которой столичных пришельцев-инопланетян встречали Катерина и Черемисинов.
Неподалеку в коляске сидел инвалид, а рядом покачивался брат-эпилептик. Да еще транзитные чебоксарцы на лавочке, конечно же, с бутылью и закусью. А Люся-администраторша выглядывала из дверей. Не хватало только духового оркестра и хора мальчиков. Но цветы-незабудки в руках Катерины имелись.
— Я же сказал: без помпы, — недовольно поморщился Велемир Радомирович. Он чувствовал, как конверт жжет ему карман. — Время позднее, пора заселяться да спать.
— А мы по чуть-чуть, — ухмыльнулся Черемисинов. — Как же дорогих гостей не ублажить? Не по-русски это. Не пошумерски даже.
— Ладно, докладывайте, что тут без меня случилось?
— Мир еще не перевернулся. Но готов.
— Ну, здравствуй, кузина! — сказал родственнице Вадим. — Давненько не виделись.
— Привет, братик, — ответила Катерина, сама обняла его и поцеловала в щеку.
— Номера ждут, — объявила Люся. — Самые лучшие. Проходите, а потом все вместе и поужинаем.
— И то дело, — согласился Гаршин.
Пока все знакомились друг с другом, Велемир Радомирович поинтересовался у Кати:
— А что же твой эпилептик в сторонке жмется? Он ведь тоже Вадиму родственник.
— Нет, он мне сводный брат, — пояснила она. — У нас с ним отцы разные. Мой — Рябцев, а его — Починок.
— Как? — переспросил Толбуев и многозначительно взглянул на своего друга. Тот отреагировал без дальнейших разъяснений:
— Да, любопытно. Потомок еще одного фигуранта дела о краже Иерусалимской иконы. Но я так и предполагал, что все они обитают в Юрьевце. Куда же еще деваться? От иконы-то.
— А о чем вы говорите? Какая кража? — спросила Катерина. — Она же затонула вместе с Кривоезерским монастырем.
— Потом объясню, — ответил Велемир Радомирович. — Дай хоть умыться с дороги.
И он направился в свой знакомый номер на втором этаже, прихватив врученные ему незабудки. А заодно и Альму. Не на улице же ей оставаться, коли хозяин нашелся? В комнате он бросился на кровать и некоторое время просто лежал, успокаивая сердце. Потом встал, плеснул в лицо воды, — она на этот раз ради дорогих гостей из крана текла — и начал нервно ходить по номеру. Альма настороженно следила за ним. Чего это с хозяином? Уж не заболел ли?
— Заболел, — сказал ей Толбуев. — Тут не только заболеешь, Кондратий хватит. Кегли протянешь.
Затем он вытащил конверт и вскрыл. Внутри лежал листок бумаги, на котором корявыми буквами было написано: «Куда ты убежал? Жду снова, и всегда буду ждать. Приходи. Твоя жена Лена».
Смяв в злости конверт, не разрешая себе расслабиться, Велемир Радомирович пошел в соседний номер, к Гаршиным. Следователь был один.
— А где Иван? — спросил Толбуев.
— Отправился с Мариной на Волгу полюбоваться.
— Не поздно ли? А Вадим что же?
— Да он со своей кузиной заболтался. Ладно, не тяни. Что там, в конверте?
Велемир Радомирович молча протянул ему листок бумаги.
— Почерк не ее, — сразу определил Гаршин, прочитав текст. — Тут и без экспертизы ясно.
— А может, она нарочно его изменила?
— Ты сам-то хоть понял, что говоришь? — постучал по лбу сыщик. — Нет, тебе действительно нужен психиатр. От кого послание? Что сказал этот банщик?
— От белой вдовы.
