– Иногда, – сказал он, – христиане берут языческий праздник и переделывают его в свой; например, Пасха, как, я уверен, вы знаете, была посевным праздником задолго до Христа. – Фермер вытянул с нижней полки потрепанный серый том и принялся его листать. – Иногда они немного меняли имя, чтобы скрыть происхождение праздника. Именно так случилось с Пиршеством Агнца. Это теперь его название звучит по-христиански.
– Но раньше оно было другим?
Порот поднял взгляд от книги.
– Нет, – негромко сказал он. – И я, наверное, единственный знаю об этом.
– Что вы читаете? Какая-то альтернативная Библия?
Фермер нервно рассмеялся.
– Нет, всего лишь справочник, я не открывал его уже много лет. – Он посмотрел на обложку, но название с нее давным-давно стерлось, так что ему пришлось открыть титульный лист. – «Байфилдский сельскохозяйственный альманах и небесный проводник за 1947 год, новая редакция», – прочитал вслух Сарр. – Я купил его на церковной распродаже в Трентоне за пятнадцать центов. – Он опустил взгляд на книгу, перелистнул несколько страниц и остановился. – А, вот что я искал, – фермер передал книгу Фрайерсу и указал на строчку в середине какой-то таблицы. – Видите? Вот тут.
От книги слегка пахло плесенью, обложка поблекла и покоробилась. Фрайерс оглядел открытую страницу. Заголовок над сложносоставным календарем гласил: Праздники древних. Она отыскал нужную строчку. 1 августа. Ламмас.
– Как видите, этот день не имеет никакого отношения к овцам, – сказал Порот. – И предыдущая ночь тоже. Фрайерс заглянул в предыдущую колонку. 31 июля. Канун Ламмаса. Сердце забилось быстрее.
– Звучит зловеще!
– Вероятно, неспроста. Черная магия особенно сильна в канун Ламмаса. Этой ночью где-нибудь в мире наверняка произойдет что-то недоброе.
– Это еще почему?
Вместо ответа Порот снова указал на календарь в книге. Третьего мая проводилось что-то под названием «Рудмас», двадцать четвертого июня – летнее солнцестояние, пятнадцатого июля – помянутый Деборой день святого Свитина. Только теперь Фрайерс заметил, что возле некоторых дат стоят крохотные звездочки, например, первого мая и тридцать первого октября. А также канун Ламмаса, тридцать первое июля.
Он посмотрел вниз страницы. Там под звездочкой была сноска, всего два слова:
Вероятно, шабаши.
* * *
В уголке леса под названием Закуток Маккини косые лунные лучи сочатся сквозь туманный воздух мимо пылинок и танцующих насекомых, проникают через хитросплетение древних корней, которые веером расходятся от основания колонны упавшего тополя, – и падают прямо на новенький алтарь, построенный из камней, земли и костей.
Он гораздо меньше прежнего, но куда красочнее. Между вертикально поставленными камешками, что окружают холм, как крохотный Стоунхендж, лежат свежесорванные розы; днем цветки алыми маяками сияют среди грязи, ночью кажутся небольшими сгустками тьмы. А на самой вершине алтаря, как забавный помпон на конце клоунского колпака, покоится теперь единственная круглая голова. Глаз нет, но уши и усы целы, а черный мех такой мягкий, что так и хочется погладить.
* * *
Ночь. Серп луны скрывается за деревьями. Животное крадучись выбирается на лужайку и садится, глядя на дом. Из неярко освещенной комнаты на втором этаже доносится пение – фермер и его жена погружены в вечернюю молитву.
Возвестите по миру, стражи Израилевы:
Его царство разрушит смерть и грехи.
Животное приближается к дому и прячется под окном. В сороках милях от него и двенадцатью этажами выше сморщенный человечек на постели прислушивается к словам гимна:
Воспевает земля Господа всемогущего,
Восславляют ангелы пред лицом Его:
Велик Иегова, властитель всего сущего.
Пение прекращается. Мужчина читает короткую молитву, женщина повторяет за ним. Потом, как обычно, свет гаснет. Вскоре комната заполнится звуками их любви. Животное крадется дальше.
В передней части дома на первом этаже все еще горит свет. Гость из города сидит, углубившись в книгу, его пухлая физиономия в свете лампы сияет как полная луна. Животное – Старик – следит, как он переворачивает страницу.
На секунду, как будто чувствуя, что за ним наблюдают, гость откладывает книгу и подходит к окну. С тревогой он слепо вглядывается в ночь, но не видит ничего за пределами освещенной лампой комнаты. Животное сидит в семи футах, под покровом темноты.
Гость возвращается на место и через несколько секунд снова углубляется в толстый серый том, который читал прежде. Животное разворачивается, деловито обегает дом и оказывается у заднего крыльца. Здесь, во тьме под лестницей стоят два металлических мусорных бака, от которых несет смертью и разложением. На одном запах старый, но во втором скопился недельный запас искалеченных трупов – гнилая плоть на любой вкус.
От самого этого гниения может быть польза.
Легким взмахом лапы животное переворачивает металлический бак, крышка с грохотом падает и откатывается на несколько футов по траве.
На втором этаже женщина крепче цепляется за плечо мужа.
– Подожди, – шепчет она. – Ты слышал?
Мужчина утвердительно ворчит.
– Просто енот, – говорит он и вновь проникает в нее.
На первом этаже гость откладывает книгу и обходит гостиную, аккуратно закрывая все окна.
Животное спокойно забирается во тьму перевернутого бака. Его легкие заполняет аромат смерти. Перед ним лежит груда трупов: полевки, лягушки, змеи. Аккуратно и методично оно вспарывает мягкие гниющие тушки, сначала передними лапами, потом задними, с механической точностью измельчает плоть и втирает разложение в мех и под каждый изящно изогнутый коготь.
В сорока милях от него Старик наблюдает, вдыхает ароматы смерти, ощущает, как мерзость проникает под ногти его собственных рук. Прекрасно; это может помочь в завтрашнем деле. Немного яда никогда не помешает.
Двадцать второе июля
Амос Райд держал под мышкой мешок бордоской смеси от огуречной гнили, молодой Аврам Стуртевант покупал уже третью банку малатиона против неожиданного нашествия тли, а Нафан Лундт пополнял запасы патентованного средства от вредителей, чтобы избавиться от гусениц и улиток, которые успели уничтожить треть его помидоров. Местные фермеры не стеснялись обрабатывать свои поля химией, все сомнения касались исключительно финансовой стороны вопроса. Пестициды стоили дорого, но в сложившейся ситуации людям приходилось на них рассчитывать в надежде спасти хоть что-то. Год очень быстро превращался в неудачный. Это явно было видно по лицам покупателей, слышалось в их голосах.
Не радовался даже Берт Стиглер, дела у которого сегодня шли особенно бодро. Они с женой жили в основном на жалование, прибыли и потери магазина почти никак не отличали их от остальных. Кроме того, посаженные Ирмой – замужней дочерью Берта – патиссоны практически за ночь уничтожили какие-то особенно прожорливые жирные серые слизни, которые никогда раньше не водились в округе.
