– Не нужно спешить…
Она заставила его замолчать, положив ладонь ему на губы, но не сразу убрала руку.
– Смочи меня языком.
Он покорно лизнул ей ладонь и почувствовал, как давление на его губах пропало, оставив мазок слюны на подбородке. Она уставилась на свою ладонь, как ему показалось сначала, с гримасой отвращения, но потом он заметил, как она яростно двигает челюстями и втягивает щеки. Наконец с негромким резким звуком она плюнула себе на ладонь. Он снова почувствовал, как ее руки обхватывают его член, смачивают его. Приподнялся на локте, собираясь лечь на нее, но она помотала головой и прижала его плечи к кровати. Потом села сверху и просунула его внутрь. Там тоже было сухо, но она шире развела ноги и подалась ниже. Ночная рубашка соскользнула и скрыла место, где соединялись два их тела. Напрягая мышцы ног, женщина принялась двигаться вверх и вниз. Ощущение было такое, будто она зажала его член в кулаке; поверхность была грубой почти как наждачка. Боже мой, как там сухо…
– Не торопись, – прошептал он, притягивая ее к себе и закрывая ее рот своим. Ее губы остались плотно сомкнутыми, и через секунду он почувствовал, как она сопротивляется. И крепче прижал ее к себе. Неожиданно ее рот раскрылся, но она едва успела выдавить одно слово, – Сарр, – как его язык проник между ее губами.
Имя вернуло его к реальности. Вместе с уколом совести возбуждение отступило, он почувствовал, как выскальзывает из нее. Но дело было не только в имени. Кончиком языка он нащупал у нее во рту какой-то шероховатый, непривычный комок плоти.
Он окончательно высвободился, женщина слезла и теперь сидела на краю постели, приглаживая ночную рубашку.
– Мне нужно идти, – прошептала она, поднимаясь на ноги.
– А ты не можешь просто…
Она покачала головой.
– Нет времени. Не сейчас. Приду еще раз завтра ночью.
Но завтра здесь будет Кэрол. Возможно, даже со мной, в этой самой постели… – хотел сказать он. Но женщина бросила на него последний яростный взгляд, выскользнула за дверь и привидением заскользила по темной лужайке прочь.
* * *
А в городе, в темноте квартиры Старик сидит, глядя в пустоту, и размышляет о завтрашней поездке – и о прошлом, к которому предстоит вернуться.
Прошло больше века, и он наконец-то едет домой. Он и прежде – всего-то в 1939 году – побывал неподалеку, но саму ферму не видел с детства. Хотя она наверняка выглядит почти так же. В тех местах обычно почти ничего не меняется.
И он вернется к Горелому месту, Макинеакток, где две женщины уже встретили необычайную смерть. Теперь луна требовала третьей и последней женщины. Третьей и последней смерти…
Разумеется, все там теперь преобразилось. Дерева, которое видело множество кровавых жертвоприношений, больше нет, его поглотила земля. Но на его месте будет нечто куда более замечательное и ужасающее, громадный холм, перед которым он проведет последнюю Церемонию.
По квартире разносится пронзительный стариковский смех. Бедные никчемные дураки!
Тридцатое июля
Женщина на постели застонала. Иорам пригладил бороду и беспокойно глянул на ее раздутый живот. Ни один из ее детей, даже первый, не причинял ей столько боли. Иорам прикусил губу и про себя пожелал, чтобы роды начались поскорее и он с чистой совестью смог позвать повитуху, сестру Нетти Стадемайр.
Лотти казалась такой… громадной. Ему рассказывали о знаках, которые обещали рождение близнецов или даже тройни, но сколько бы сам Иорам ни молился, прося Бога о наставлении, ничто не намекало на то, что в животе его жены находится больше одного ребенка. Стуртевант был по-настоящему напуган и жаждал объяснений. И мог отыскать только одно: толстый назойливый чужак в доме Поротов, которому хватило наглости положить руку его жене на живот во время воскресной службы. Если он и в самом деле проклятое создание, как утверждал кое-кто из соседей, не могло ли само его прикосновение стать проклятием и каким-то образом повредить плоду?
Иорам неуверенно стоял у постели и размышлял, как поступить. Пока приходилось лишь ждать – и, разумеется, молиться, чтобы роды прошли без осложнений. Иорам надеялся, что они не начнутся завтра, в канун Ламмаса. И для Фрайерса будет лучше, если они продут успешно.
В доме чуть дальше по дороге Адам Вердок скорбно смотрел на лежащую в постели жену. Сознание к ней так и не вернулось, и женщина быстро теряла силы. Их дочь, Минна, была просто чудом, дни и ночи напролет заботилась о матери, но Лиза все не шла на поправку, и этим утром Адаму пришлось попросить плотника, пожилого брата Флиндерса, отложить сосновых досок для гроба. Все их молитвы были напрасны.
* * *
Порот тоже молился, стоя на коленях в углу спальни и плотно закрыв глаза. Он простоял так весь день, не обращая внимания на жару. Библия рядом с ним была открыта на шестой главе Книги Судей: «И Гедеон сказал ему: господин мой! если Господь с нами, то отчего постигло нас все это?» Но сегодня ничто не могло его успокоить. Господь был немилосердным. Слова Писания казались бессмысленными, обряды – бесплодными. К кому вообще он взывает? Сарру начинало казаться, что он стоит на коленях и разговаривает сам с собой. Слышит ли его вообще кто-нибудь?
– Господи, – взмолился Порот, – дай мне знак, что мы, дети твои, по-прежнему заслуживаем Твою любовь. Даруй мне знак своего присутствия…
И как будто в ответ раздался негромкий зловещий смех. Открыв глаза, фермер с ужасом оглядел спальню. Ему показалось, что звук раздался над самым ухом. Но тут до него донеслись голоса, мужской и женский, и смех, и фермер понял, что они доносятся снаружи. Порот подошел к окну и выглянул наружу. Внизу возле дома был припаркован пыльный автомобиль. Рядом стоял Фрайерс, который то обнимал рыжеволосую девушку, Кэрол, то пожимал руку невысокому седоволосому старичку; тот отчего-то показался Пороту ужасно знакомым. Незнакомец вскинул голову и расхохотался.
Значит, приехали. Этой ночью он, как обещал, ускользнет вместе с Кэрол и приведет ее к матери.
На первом этаже хлопнула сетчатая дверь, на ступенях заднего крыльца раздались медленные шаги. Старик внезапно перестал смеяться и повернулся, и Порот увидел, как на секунду он сощурился, на его лице появилось новое выражение, как будто потаенное возбуждение. Потом он снова просиял. До Порота донеслись слова:
– Ну да, ну да. – И старик снова затрясся от смеха, – а вы, должно быть, Дебора!
И наконец на лужайке появилась сама Дебора. Она торжественно шла им навстречу, и лицо ее медленно расплывалось в улыбке. Женщина протянула руки гостям, но особенно тепло приветствовала старика.
* * *
Если не считать установленной связи, Старик не ощущает особой радости от возвращения. Прошел целый век, а все вокруг выглядит примерно так же, как раньше. Размером и формой небольшой фермерский домик во многом похож на тот, что стоял здесь раньше; даже потемневшая кровля чем-то напоминает прежнее строение. Яблоня рядом с ним, разумеется, новая, как и ряд розовых кустов, которые Старик заметил, выбравшись из машины. Но он узнает громадный некрашеный амбар ниже по склону. Именно там он рисовал свои тайные картинки и учил тайные песнопения. Теперь крыша амбара просела, и старый помятый автомобиль с пятнами ржавчины, видимый через распахнутую дверь, кажется чуждым и новым. Небольшой деревянной коптильни на краю участка раньше не было, хотя ее дверь могла простоять вот так, нараспашку, последние восемьдесят лет.
