Разумеется, стоило начальству уйти, как работа сразу перестала всех интересовать и появились дела поважней — например, обсудить само начальство.
— Наверное, для кого-то хорош, — тихо ответила Оля. — Там за барной стойкой уже сухо?
Яна намека не поняла.
— Что ты! — отмахнулась она. — Работы на неделю.
А раз работы непочатый край, то и торопиться некуда.
— К тому же, клуб закрыт, говорят, лицензия просрочена, а нас уволил, так что вообще-то уборка даже не наша забота теперь.
Оля уловила главное:
— Как это просрочена?!
— Это тебя, наверное, лучше спросить, — ответила Яна. — Жаль, что комп отрубили, я теперь урожай вовремя не соберу… Ой, Ворон возвращается. Все, ушла.
Просрочена, стучало в голове, но как такое возможно? Неужели рассказы про инспектора, посудомойку и прочее Воронцов мог воспринять за ложь, которой она ему просто зубы заговаривала, отвлекая от остального?
Так вот почему он уволил всех, не раздумывая! Да за просроченную лицензию Оля сама придушила бы голыми руками!
Ей нужны доказательства, что-нибудь существеннее ностальгических воспоминаний.
Все ее внимание приковали к себе ксерокопии в рамках на стене над барной стойкой: лицензия на продажу алкоголя и сигарет, лицензии об отчислениях за авторское право. И фоторамка основной лицензии.
Пустая.
Оля замерла, как вкопанная.
— Аккуратно. Стулья мокрые.
Оля посмотрела на него и не поняла сразу, о чем он.
Воронцов же ее замешательство связал с сапогами в его руке. Ему тоже не терпелось приступить к главному — к лицензии, конечно. Поэтому он выбрал единственное сухое место — а это была сцена, — и, без лишних слов подхватив опешившую Олю на руки, понес туда.
В этот момент тишина в клубе достигла своего апогея.
Если Оля старалась избежать сплетен, Воронцову, похоже, было плевать со своей двухметровой колокольни абсолютно на все.
Он усадил ее на край сцены и замер, закрывая собственным телом. Под его пристальным взглядом Оля все-таки переобулась. Слишком интимный жест, хотя рядом с ним в любом движении сквозит сексуальный подтекст.
Впрочем, легко быть сексуальной кошечкой, когда ты в обтягивающей юбке на каблуках, и уже сложнее, когда на тебе резиновые сапоги в цветочек.
— В кабинет! — сказала она, спрыгнув в лужу.
И только потом поняла, что это больше похоже на приказ, а приказы теперь отдавать должен он. В кабинет Оля тоже рванула первой и только на винтовой лестнице мельком глянула на Воронцова, но тот так и не произнес ни слова.
В кабинете, захлопнув дверь, Оля тут же спросила прямо:
— Яна сказала, что лицензия просрочена. Это так?
Воронцов нахмурился.
— Яна это официантка?
— Да.
— Интересно, — протянул он.
— Не очень, — хмыкнула Оля. — Яна просто знает все сплетни в округе трех километров. Посвети фонариком, пожалуйста.
Оля стала выдвигать один ящик стола за другим, но везде царил бардак. Оля с раздражением захлопнула последний.
— Это ты уже похозяйничал?
— Нет.
Голос Воронцова звучал глухо и как-то непонятно, но не было смысла оборачиваться, чтобы изучить выражение его лица. Все равно фонарик слепил глаза, и так было даже лучше. Не мешало сосредоточиться на главном.
— Не мог бы ты не светить фонариком на меня?
Луч фонарика послушно перебежал с ее юбки на шкаф, к которому она приблизилась. Но стоило Оле раскрыть створки, как содержимое посыпалось без разбору — папки, бумаги, счета, все вперемешку.
Оля громко выругалась.
— Ого, ты даже так умеешь? — присвитснул Воронцов.
Оля непонимающе оглядела макулатурный водопад и сказала:
— Ты мне, может, и не поверишь, но я не оставляла дела в таком виде…
— Почему же? Верю.
Оля все-таки обернулась. Чтобы не слепить ее, белый луч фонарика опустился ниже. Ровно на грудь.
— Когда ты была в последний раз в кабинете? — спросил Воронцов, а луч фонарика скользнул от одной груди к другой.
— Неделю назад, когда мы… В общем, в пятницу. Я спустилась на торжественное открытие, на котором ты прочел речь, а после… больше сюда не поднималась.
Хорошо не придется ничего доказывать. Что-что, а в этом отношении алиби у нее железное.
Воронцов, похоже, думал о том же. Фонарик скользнул по животу ниже, а после вдруг взмыл к потолку. Он все-таки перевернул фонарик так, чтобы луч никому не мешал. По кабинету разлился приглушенный серый полумрак.
Впрочем, Оле это нравилось еще меньше, ведь теперь у Воронцова были обе руки свободные.
— Оля, все это очень странно.
Странно сейчас то, что творится в ее голове и теле, когда он произносит ее имя, вот что действительно странно. Во рту пересохло, и пришлось облизать губы.
Думай о деле, Оля, пришлось приказать себе.
— Твой юрист ведь проверял документы перед сделкой?
Воронцов стал ближе на еще один шаг. Со обеими свободными руками и всем остальным, что у него имелось под одеждой.
О черт, она ведь знала, что будет ошибкой запереться с ним один на один в кабинете!
— Документы он действительно проверял, и с ними все было в полном порядке, вот только это было три месяца назад. А точной даты истечения лицензии никто не помнит. Кроме тебя.
Оля отступила на шаг назад.
— То есть саму лицензию ты даже не видел?
— Нет, — Воронцов сделал еще два шага вперед.
Думай, Оля, думай. Отгадка же где-то рядом.
— А как тогда ты узнал, что она просрочена?
— Мне сообщили об этом перед самым открытием.
Все, бежать больше некуда. За спиной Оли стена, перед ней Воронцов. Ее загнали в угол, но паника, которая ее накрыла, сейчас очень далека от клаустрофобии.
Ни черта не помогают эти сапоги! Рядом с этим ходячим сексом что в запятнанном халате, что в резиновых сапогах чувствуешь себя обольстительницей.
— И кто это у нас такой осведомленный, что сообщил тебе дату? — прошептала Оля.
Замер прямо перед ней. Стальные глаза кажутся почти черными в полумраке.
— Один друг.
— Ты ему доверяешь?
Слишком сложная тема для обсуждения сейчас, и слишком опасно ставить на одни весы себя, которую Воронцов знает без малого неделю, и какого-то друга, с которым его может связывать куда больше.
— Почему ты не спрашиваешь, доверяю ли я тебе, Оля? — Воронцов говорил вкрадчиво, как гипнотизер.
