Ворот рубашки неплотно прилегал к его коже, и обнаженная шея снова будила в ней хищницу, которой только и надо, что впиться в пульсирующую жилку зубами
Оля сглотнула. С трудом оторвала взгляд от шеи Воронцова, заставила себя не пялиться на его губы и небрежную щетину. Запрокинув голову, встретилась с его темным взглядом.
— Ты меня уволил, даже не выслушав. Очевидно же, что нет.
Воронцов нависал над ней, упираясь руками в стену.
— Знаешь, я бы увольнял тебя хоть каждый день, если бы все, что было после, тоже повторялось…
— Ты бредишь, Воронцов.
— Да. Тобой.
Руки легли на ее талию. Оля забыла, как дышать.
— Это ошибка, — прошептала она.
— Тогда уходи, — тихо ответил он.
Как будто она могла.
Вместо этого Оля сделала то, о чем так долго мечтала, обвила его шею руками и укусила.
Наконец-то.
Глава 21. Тебе только секс и нужен
Если бы ему сказали, что Оля сама примчится из-за пожара, Воронцов поджег бы этот клуб собственными руками еще несколькими днями раньше.
Он не мог без нее. У него бизнес вот-вот накроется медным тазом, а он только и может, что представлять, какая она на вкус.
Безумие чистой воды. Помешательство, как оно есть. Чем больше он думал, тем меньше что-либо понимал.
Единственный, кто мог бы прояснить Воронцову ситуацию с дочерью, был Иваныч, но из его памятника на кладбише собеседник вышел, прямо скажем, так себе.
Воронцов попытался расспросить бармена Вову о родственниках Ольги, но парень только пожал плечами, мол, ну да, она дочь бывшего ди?ректора. Совсем, как Марьванна. Чтобы ни было между отцом и дочерью, сор из избы они, очевидно, не выносили, а для всех остальных их родство давно стало секретом Полишинеля.
Воронцов не видел причин, по которым Ольге стоило затевать заговор, в который он так легко поверил, когда не был знаком с ней лично. Оля задала правильный вопрос: «Доверяет ли он другу?», но Воронцов, как и всегда в таких случаях, когда Оля была рядом, пошел по более легкому пути — отложил рефлексию на потом.
Он и так продержался достаточно долго. Не затащил в темную гардеробную, а ведь хотел! Не уложил прямо посреди зала на сцене, когда она переобувалась, вытянув длинные голые ноги, а юбка задралась выше, чем того разрешали приличия.
Пусть Вова и играл не за ту команду, даже ему нельзя было смотреть на эти ноги.
А лестница? Черт возьми, да Воронцов проявил просто чудеса выдержки! Узкая винтовая лестница и соблазнительная попа в обтягивающей юбке прямо перед носом — совсем не то, что помогает сосредоточиться исключительно на деле.
— Воронцов, не мог бы ты не светить фонариком на меня?
Не мог, потому что пожирал ее глазами, и не понимал, как вообще выпустить ее из этого кабинета, не затрахав.
Оля говорила правильные вещи, но слишком не вовремя. Было бы проще обсудить дела по телефону, чем с глазу на глаз, и то не факт, что Воронцов не свел бы все к сексу по телефону. Он хотел эту женщину, хотел до одури, как ни одну до нее, и в эти минуты остальной мир не имел никакого значения.
— Ты бредишь, Воронцов.
— Да. Тобой.
И это была сущая правда. И хрен его знает, что было бы с ним, если бы она действительно сбросила его руки со своей талии и ушла, хлопнув дверью.
Но она не ушла.
Она с такой силой укусила его шею, что удовольствие смешалось с реальной болью. Вытянулась под его руками в напряженную тонкую струну. Шелковая блуза скользила под пальцами, пока Воронцов пытался расстегнуть ее, чтобы коснуться кожи.
К черту мелкие пуговицы. Терпение и так на исходе.
— С меня еще одна блузка, — выдохнул он, и Оля посмотрела на него затуманенным непонимающим взглядом.
Что ж, он предупредил. Оля вскрикнула, когда горошины пуговиц с треском ткани разлетелись по кабинету.
— Это была моя любима-а-а-а-а-я!..
Возмущение переросло в стон, когда он провел губами по шее к ключицам. Губы горели. Ее хотелось попробовать на вкус, с ног до головы, а для этого понадобится более удобное положение…
Воронцов подхватил Олю и вернулся вместе с ней к письменному столу. Разом все, что было лишнего, на пол. Медленно развел ноги, заворожено глядя, как задирается темная юбка, обнажая бедра.
Удивительно. Той ночью они испробовали, кажется, все, на что только способны мужчина и женщина, а ему все еще кажется, что каждый раз он касается ее впервые. Желание острое, как кайенский перец, и густое, как горячий шоколад.
Оля притянула его за рубашку к себе, ответила требовательным откровенным поцелуем. С глухим стуком упали на пол резиновые сапоги, и ее нога скользнула по его бедру. Она выгнулась под его руками, позволяя поцелуям спуститься по шее к груди.
Осыпая ключицы поцелуями, Воронцов нащупал застежку на спине, и после отбросил бюстгальтер в сторону. Наклонился, провел языком, чувствуя, как она дрожит от возбуждения.
Он хотел слышать громкие бесстыдные крики, но здесь и сейчас нужно было проявить благоразумие. Которого и так оставалось совсем ничего.
Воронцов полностью посвятил себя ее груди, пока одной рукой ласкал бедро, задирая юбку все выше. Оля выгнулась дугой и тогда же, в миллиметре от трусиков, вдруг перехватила его руку и выдохнула:
— Мне… нельзя.
Смысл сказанного дошел не сразу.
Первым пришло сожаление. Не из-за того, что секс придется отложить. Вовсе нет.
Воронцов живо припомнил влагу на ее бедрах и собственный шок в тот раз на кухне, когда защита и безопасность перестали его волновать.
Вторым пришло желание добиться своего — раз в первый не вышло, нужно все исправить. Немедленно. Всего-то и нужно будет заниматься беспрерывным сексом следующие тридцать дней, чтобы наверняка. Без вариантов.
Сделать эту женщину своей. Липкой, влажной и довольной.
Да какого черта вместо быстрого приятного секса на рабочем месте, он думает черт знает о чем?!
— Что случилось? — спросила Оля.
— Ничего.
Нельзя же вот так взять и ответить: сейчас придумаю, как заделать тебе детей, и продолжим.
Ало, Воронцов! Есть кто дома? Мало сына, отношения с которым оставляют желать лучшего? Еще брошенные дети нужны?
Может, пора не только членом думать?
Оля выскользнула из-под его руки, неловко запахивая на груди блузку. Спрыгнула со стола и подобрала сброшенные сапоги.
— Стой! — Он перехватил ее возле двери.
Она избегала смотреть на него. Дыхание еще было рванным, судорожным.
