Предчувствие не подводит: дома меня уже ждут. Сцена моего возвращения в родительский особняк после спасения Вирны повторяется почти один в один. Разве что теперь вместо доктора Э’рера в кабинете отца ждет мать. Она статуэткой застыла в кресле и не сводит с меня обеспокоенного взгляда. Отец занимает излюбленное место у окна.
— Кажется, в наш последний разговор я выразился достаточно ясно, — произносит он обманчиво-тихо. И по моей коже прокатываются волны его ярости, хотя отец еще даже не воспользовался собственной силой. Как ни странно, сейчас меня это не задевает. Возможно, сегодня вся злость выплеснулась в поединке, вместе с энергией матери.
— Вполне, — отвечаю спокойно. — Ты сказал: подумать, и я нашел решение.
— Подумать. А не действовать за моей спиной.
Это относится не только ко мне: отец поворачивается к матери.
— Подумать, а не рисковать его жизнью. Разве я позволял тебе делать то, что ты сделала?
Мама вжимается в кресло, но все равно отвечает:
— Я вправе решать сама…
— Как его убить? — перебивает отец. — Ты слабая! Твоей силы недостаточно! Так зачем играешь против меня?
— Это единственное, что тебя волнует? — зло интересуюсь. Кажется, насчет спокойствия я погорячился, потому что сейчас вновь начинаю закипать. — То, что ты узнал обо всем последним?
— Помолчи, Лайтнер. Ты полностью меня разочаровал. Мало того, что устроил драку, когда настолько слаб, так еще…
— Я его сделал! — на этот раз перебиваю его я, встречая взгляд отца.
— И что с того? Ты бросился на защиту этой девчонки!
Даже о роли Вирны рассказали, кто бы сомневался!
Мама ахнула, но я продолжал смотреть на отца.
— Я защищал себя! Потому что этот придурок задел род К’ярдов.
Его такой ответ ничуть не устроил:
— Ты — К’ярд, ты должен быть выше этого. Тем более выше того, чтобы связываться со всяким сбродом.
Я сжимаю кулаки, когда волны чужого гнева прокатываются по мне. Но понимаю, что нельзя выходить из себя. Он хочет, чтобы я разозлился, хочет ударить побольнее. Я же не стану этого делать. Не при матери. Не сейчас.
Мы сто раз проходили тему людей и К’ярдов! Но знает ли отец про изменения в академии?
— Кем бы мы были без людей? — интересуюсь я. — Странно, что ты этого не понимаешь. Судья Д’ерри понял это давно.
— Что? — в голосе отца звенит раздражение.
— Если ректор рассказал тебе про меня, то значит, должен был рассказать и про то, что происходит в Кэйпдоре.
По тому, как раздраженно раздуваются ноздри отца, догадываюсь, что об этом ему неизвестно.
— Ромина встала на сторону людей и теперь «дружит» с ними. О чем заявила на всю академию.
— Ты в этом уверен?
— В этом уверены все.
Теперь взгляд отца становиться сосредоточенным, а я почти могу представить его мысли. Он думает, что у Д’ерри своя игра. Против него.
— Давно это началось?
— Сегодня. Но тебе стоит получше следить за ситуацией.
По глазам отца вижу, что подобное обвинение выводит его из себя. Настолько, что он готов ударить силой, и внутренне напрягаюсь. Мне нечем ставить щит, поэтому удар может слишком дорого мне обойтись.
— Поосторожнее со словами, Лайтнер. Я хочу первым узнавать обо всем, что на самом деле происходит в Кэйпдоре.
— А я хочу, чтобы ты продолжил вливать в меня силу, — выставляю встречное условие.
— Для мальчишеских драк?
— Для того, чтобы все знали, что слова сына правителя Ландорхорна не стоит ставить под сомнения.
Правителю Ландорхорна не нравится, что ему перечат. Вижу, как ему претит сама мысль, что мы можем общаться на равных. Потому что он всегда стоит выше.
— Хорошо, — отец морщится, как от зубной боли. — Ты свободен. Мне нужно поговорить с твоей матерью.
Оставлять маму с ним совсем не хочется, но выбора нет. Поэтому я просто жду ее в коридоре. Сейчас я даже не могу подслушать, что творится за толстой старинной дверью кабинета.
Хидрец!
Несмотря на победу над Х’имом и над отцом, пусть даже последняя была словесной, меня слегка потряхивает, и поэтому приходится сжимать кулаки. Сегодня я превысил лимит встревания в неприятности. Да еще и узнал про Д’ерри, которая теперь вроде как на моей стороне, а на деле — всего лишь прикрывает свою задницу.
Интересно, ей папаша такую стратегию посоветовал, или сама придумала?
Ромина далеко не дура, и в этом проблема. Другое дело, что у нее тоже есть слабости. Например, вспыльчивость. И самолюбование. Д’ерри с детства считает себя принцессой, а остальных — мусором под ногами. Иногда, правда, из этого она извлекает пользу, но ее отношение остается прежним.
Она умеет, а главное — любит играть.
Игра. Игра. Игра…
— Лайтнер.
Меня выбивает из мыслей, когда мама появляется в коридоре.
— Мам, прости. Я не должен был тебя подставлять…
— Пустое, — прервала она меня и поманила за собой, подальше от отцовского кабинет. — Я ни о чем не жалею. Ты защищал девушку.
— То, что она человек, не дает никому права издеваться над ней.
Я готов доказывать это хоть каждый день, но подозреваю, что после сегодняшней показательной битвы, больше придурков не найдется.
— Это она? — осторожно спрашивает мама. — Та, из-за которой ты улыбаешься?
А я спотыкаюсь. Теперь лгать бессмысленно, и, если честно, совсем этого не хочется.
— Да.
— И она человек. — Мам глубоко вздыхает, словно пытается осознать всю глубину моих слов. — Это ужасно.
Такого я от матери не жду. Хотя чего я, собственно, хотел? Она въерха.
— Ужасно, что она человек? — бросаю я, и разворачиваюсь, чтобы уйти.
Но мама перехватывает меня за руку.
— То есть печально, — исправляется она. — Потому что наше общество не одобрит подобные отношения.
— Ты хотела сказать — отец их никогда не одобрит.
— И это тоже.
— Мне плевать!
Говорю, и осознаю, что это правда. Мне действительно все равно, что думает общество въерхов, и тем более положить на мнение отца.
— Будь осторожен, сынок, — качает головой мама и целует меня в щеку. — А я поддержу тебя в любом случае.
От ее слов становится тепло.
Я буду осторожен. Буду очень осторожен.
Осталось только заставить Мэйс признать, что ее влечет ко мне с той же непреодолимой силой, как и меня к ней. И если я не ошибся, она никуда от меня не денется. А в остальном…
