Видимо, не совсем спокойный.
— Просто не могу связаться с К’ярдом. Можешь мне в этом помочь?
— Вы что, поругались?
— Нет. Не в этом дело.
— Хар! Хар, ты сегодня говорил с К’ярдом?
— Нет, а что?
— Вирна не может его найти.
— Да не вопрос! — раздается из динамика голос Хара. — Вирна, привет!
— Привет, — в который раз отзываюсь я.
Сейчас, когда я слышу их голоса, ко мне возвращается уверенность. Понемногу.
Мне кажется, что все это действительно просто страшный сон, и что я сейчас проснусь. И все будет иначе. Ведь будет, правда же?
— Он его сейчас наберет. — Судя по голосу, Кьяна улыбается.
Я глубоко вздыхаю и тоже улыбаюсь. Через силу. Мы проходили это по психологии, если улыбаться, когда что-то случилось, возвращается позитивный настрой. Кажется.
— Лайт! Ты куда провалился?! — снова голос Хара. — Тут… Слушай, я понимаю. Все в порядке? Отлично. Тогда найди две секунды: тебя ищет Вирна. Вы что… Что за дерьмо?!
Последнее доносится так громко, что страшный сон возвращается. А вместе с ним четкая характеристика: дерьмо. Дерьмо — это то, что случилось.
Дерьмо — это то, что я сейчас чувствую.
Я никогда себя так не чувствовала: меня словно выкручивают изнутри, как мокрую тряпку.
— Я сейчас еще раз его наберу, — говорит Хар и уходит.
— Вы поругались, — констатирует Кьяна.
Мы переспали.
К счастью, это откровение я оставляю при себе и молчу. Мне больше не хочется ни о чем говорить. Если он не отвечает мне, но отвечает Хару, значит… я не знаю, что это значит.
— Вирна, это нормально. С ним невозможно иначе.
Вот именно это я сейчас хотела услышать.
— Прости. Я сказала глупость.
— Да нет. Все в порядке.
— Не в порядке. Я не должна была этого говорить, меня вообще ваши отношения не касаются… Да что ж такое! — Кьяна, судя по голосу, сейчас подумала примерно так: «Хидрец, хидрец, хидрец, зацензурено». — Слушай, может просто увидимся? Ты хочешь увидеться? Мы могли бы тебя забрать, и…
— Не стоит.
— Точно?
— Точно. У меня работа.
— Вирна, я его добью, и мы тебя наберем, хорошо? Он сказал, что у него все отлично, так что не волнуйся. Потом я его подержу, а ты его пнешь, куда захочешь. Договорились?
— Договорились, — соглашаюсь я.
Я бы сейчас согласилась со всем.
— Тогда до встречи.
— До встречи.
Кьяна медлит, словно не хочет прерывать разговор, но потом все-таки прощается.
Я кладу тапет на стол и сажусь на диван. Непонятно почему меня начинает знобить, так сильно, как никогда раньше. Мне кажется, что в меня вползли все туманы и холода Ландорхорна, вместе взятые, что они втекают в меня с каждым вдохом и подбираются к сердцу. Чтобы не позволить им этого сделать, я задерживаю дыхание, а потом переключаюсь на методику глубокого, которое практикуют борцы вар-до. В этой борьбе все замешано на дыхании, чтобы максимально сконцентрировать энергию и вложить ее в удар, очень важно правильно дышать.
Вот я и дышу.
Стараясь не думать о том, что Лайтнер так занят, что не нашел даже времени мне ответить. Я хочу верить в то, что это просто недоразумение, пытаюсь вытащить из памяти случившееся ночью, а если быть точной, утром, но понимаю, что не могу найти объяснений тому, что он оставил меня одну.
Если у него все отлично…
Или он так сказал, чтобы отвязаться от Хара.
Или все гораздо проще, и у него действительно все отлично.
Если я сейчас остановлюсь на этой мысли, я просто сломаюсь.
Лягу на диван и буду лежать так, пока не подохну с голоду. Поэтому я делаю все, чтобы на этой мысли не останавливаться: для начала переодеваюсь. Потом выбрасываю сорочку и застилаю диван, стараясь не думать (не думать!) о том, как он меня обнимал. А потом слышу, как открывается дверь, натужный скрип доносится до меня вместе с осознанием того, что я ее не закрыла.
Я. Не закрыла за собой эту едхову дверь!
Холод все-таки подбирается к сердцу, собирается в тугой концентрированный ком. У меня в комнате нет ничего, кроме тапета, и… шокера. Я сжимаю его в руке и шагаю в коридор.
Шаг.
Еще шаг.
Шаги мне навстречу.
Я замираю. И только чудом не превращаюсь в статую, когда вижу шагнувшего из темноты Диггхарда К’ярда.
Появление отца Лайтнера в моем доме кажется еще более невероятным, чем все, что случилось раньше. Но прежде чем я успеваю сказать хоть слово, говорит он:
— Нисса Мэйс.
В его глазах не просто пренебрежение, а пренебрежение, смешанное с раздражением. Раньше он смотрел на меня, как на пустое место, сейчас смотрит как на пустое место, которое чем-то испачкано.
— Где мы можем поговорить?
«Нигде», — хочется ответить мне. Вместо этого я отвечаю:
— На кухне, — и прохожу туда первая.
Для этого мне приходится его обойти, и его взгляд вонзается мне в спину. Что ни говори, а К’ярды умеют смотреть так, чтобы ты почувствовала себя маленькой и никчемной. У Лайтнера тоже был такой взгляд. Когда-то. Но сейчас гораздо больнее вспоминать его другой взгляд.
На кухне я включаю свет и кладу шокер на стол.
Выражение лица Диггхарда К’ярда меняется: теперь он смотрит с брезгливым изумлением. Совершенно непонятно, зачем он спрашивал о месте разговора, если все равно не собирается садиться. Даже не подходит к мебели или стенам, чтобы не дай морс их не коснуться.
— Мой сын совершил ошибку, — говорит он, причем говорит с таким видом, словно у него болит зуб. — И он очень об этом сожалеет.
— Да ну? — я складываю руки на груди.
Мне хочется не просто их сложить, закрыться, спрятаться за стеной с силовой защитой, вот только у меня такое чувство, что ни одна защита в мире мне не поможет.
— Именно так, — подчеркивает он. — И эта ошибка могла стоить ему репутации. К счастью, я вовремя об этом узнал.
Эта ошибка сейчас хочет только одного: чтобы правитель Ландорхорна ушел и оставил меня одну. Но выставить из дома правителя Ландорхорна — не очень просто. Даже если у тебя есть шокер.
— Мне нужно понимать, нисса Мэйс, что вы меня слышите. И что вы понимаете, что больше не сможете видеться с моим сыном.
Это у них в правительстве такие методы переговоров? Паршивые, надо сказать. С другой стороны, если он здесь… В эту минуту я понимаю кое-что другое, и мне хочется обхватить себя руками, чтобы спрятаться, как в детстве.
