В контексте изучения социокультурной проблематики данной эпохи рассматриваются коллективные представления французов о России в канун и во время Отечественной войны 1812 г. В. Ададуровым
[88]. Новаторский подход к известным проблемам позволяет автору полагать, что авторы революционной поры продолжали ретранслировать фобии и предубеждения: «Эти предшественники современных политологов, прибегая к аргументам не только злободневного, но и исторического характера, пытались отождествить ценности западной цивилизации с современной моделью французского общества, а варварство с ее консервативным русским антиподом»
[89]. На наш взгляд, работа В. Ададурова, который делает сравнительный анализ текстов 1790-х и 1800-х гг. (П. Парандье, Ш.-Л. Лезюра и др.), проводя линию преемственности вплоть до В. Хантингтона, еще раз показывает, что изучение памфлетов периода Французской революции 1789-1799 гг. остается открытой темой для исследования
[90].
Таким образом, несмотря на обилие серьезных научных работ истории формирования представлений о Российской империи в Европе Века Просвещения, о проблематике франко-российских отношений конца XVIII в., стойкий исследовательский интерес к ним не ослабевает ввиду применения новых исследовательских методик, концепций, но гораздо реже в связи вовлечением в научный оборот новых архивных источников. Однако разные аспекты соответствующей тематики изучены далеко не равномерно. Так, история эволюции образа России в общественном мнении Франции периода Революции по-прежнему остается одним из недостаточно исследованных сюжетов.
§ 2. Источники исследования
Изучая образ России конца XVIII в., мы попытаемся посмотреть на страну глазами французских современников - представителей политической элиты общества, используя, прежде всего, понятия, принципиально важные для французского общественного сознания Века Просвещения, а также термины, появившиеся в гуманитарных науках значительного позднее, но имеющие определяющее значение для исследования.
История формирования политических элит Франции XVIII - начала XIX в. имеет богатую историографию
[91]. Ранее понятие «просвещенная элита» практически не использовалось ни в советской, ни в постсоветской историографии Французской революции XVIII в. В зарубежной литературе оно получило распространение относительно недавно - с середины 60-х гг. XX в.
[92] Подробно роль просвещенной элиты в политических событиях конца XVIII в. проанализировали Ф. Фюре и Д. Рише. По их мнению, просветительские ценности оказались главным интегрирующим фактором революционной или, в терминологии того времени, «национальной» партии, образованной выходцами из трех сословий: «Все эти люди национальной партии, дворяне и ротюрье, парвеню или уже с “положением” были, прежде всего, детьми своего века, выросшими на идеях Просвещения»
[93].
По мнению Ги Шоссинана-Ногаре, год 1789 г. не только спровоцировал развитие демократических процедур, но и кризис в определениях элит. Общественное мнение начинает обсуждать вопрос о том, какие основания служат для определения групп элит, представляющих интересы нации и обеспечивающих функционирование государственных институтов. В XVIII в. традиционно полагали, что ответственность элиты связана с владением собственностью, доходов от нее и наличием времени для исполнения государственных функций. Собственность служила и гарантией патриотизма элиты, ее рвения защищать интересы государства, так как она непосредственно связывала личные интересы с интересами нации. С этим принципом смыкалось и традиционное недоверие по отношению к непривилегированным подданным, неграмотным и собственностью не владевшим. Но еще к середине XVIII в., по известному замечанию А. де Токвиля, «самыми влиятельными политиками» во Франции сделались литераторы, которые и задавали тон общественному мнению. По словам автора «Старого порядка и Революции», «политическая жизнь оказалась вытесненной в литературу», а интеллектуалы, хотя и не участвовали в управлении государством, играли ту роль, которая прежде отводилась людям, от природы наделенным качествами «лидеров» общественной жизни
[94]. Общественное мнение противостояло государственной власти, литература политизировалась, а политика «литературизировалась», вслед за Токвилем отмечает и Р. Шартье. Эта новая идеология, тяга к идеальному миру, созданному воображением литераторов, выработка общих вкусов, интересов, политического языка способствовали и стиранию граней между сословиями, различными верхними стратами общества, «ставило их на одну доску»: новые идеи объединяли «всех, кто стоит выше народной массы»
[95] (тогда как привилегии и преимущества аристократии только усугубляли кризис, впереди были радикальные перемены). Сообщества (клубы, салоны, ученые общества, кружки, ложи и т. д.) превратились в независимые центры, где мыслителями вырабатывались новые нормы общественной жизни, рождалась политическая законность, так интеллектуалы становились творцами новой политической культуры, новой элитой
[96]. Начавшаяся Революция, революционный активизм народных масс, их участие в защите территории от внешнего врага только в период между 1789 и 1795 г. серьезно расшатали старую концепцию элит, но не уничтожили. Даже в начальный период Революции гражданственность, цивизм увязывались с наличием собственности, а принцип равенства граждан, провозглашаемый революционерами, не означал введения всеобщего избирательного права
[97]. В круг политической элиты после 1789 г. влилась масса новых людей, среди них представители всех общественных страт, ранее не имевших никакого отношения к управлению государством
[98]. Принцип наличия собственности в этот период не имел большого значения: вхождение в элиту зависело от степени публичности, узнаваемости персоны, ее личных компетенций, талантов, тех или иных «заслуг» перед Революцией
[99]. И даже принятие Конституции III года, введение имущественного ценза, а затем постепенное формирование в обществе новой устойчивой социальной группы «нотаблей» в 1790-е гг.
[100] еще не изменило ситуации: революционные потрясения, вызванная ими небывалая социальная мобильность, электоральные процессы, реформы, развитие института общественного мнения позволяли выдвигаться на политическую сцену тысячам людей, никогда к старым «элитам» не принадлежавших
[101]. Большинство франкоязычных публицистов, писавших о России в конце XVIII в., принадлежали к числу представителей именно этой новой революционной элиты.
