Общественному мнению Века Просвещения в наследство от предыдущих столетий достались все основные стереотипы России, среди которых был и стереотип «русского варварства». Однако в новых политических условиях, в условиях складывавшегося нового баланса сил на Европейском континенте неизбежны были изменения в отношениях с Россией, что не замедлило сказаться на восприятии империи царей европейскими наблюдателями.
Естественно, одним из центральных вопросов, привлекавших внимание просвещенной публики XVIII в., особенно после завершения Северной войны и провозглашения России империей, был вопрос о путях цивилизации России и о ее роли в европейском балансе сил. Эпоха петровских реформ способствовала пробуждению самого живого интереса к России во Франции. Характерные для европейцев страхи и опасения перед далекой и не всегда понятной Россией были потеснены известиями о преобразованиях русского царя. Однако обширная публицистика о российских реформах начала XVIII в. создавала двойственное представление об этой стране. Даже Петр I, царь-просветитель и творец новой России, включенный в «мифологический» пантеон Просвещения, воспринимался французским обществом изначально как варвар, стремящийся перенять знания и навыки западных соседей, к тому же это «варварство» монарха с легкостью переносилось на все остальное население Московии. Объем знаний о реальном положении дел в России на протяжении XVIII в. постепенно увеличивался. Используя образ русского государя, французские мыслители демонстрировали универсальный пример просвещенного монарха, который вывел свой народ из состояния «варварства» и приобщил к цивилизации. В этом контексте они рассматривали как царствование Петра I, так и правление Елизаветы Петровны, Петра III, Екатерины II. Однако дипломатами, которые преследовали иные цели, в отличие от философов, петровские реформы оценивались невысоко: русское «варварство», несмотря ни на что, якобы сохранилось и угрожало Европе. Такая позиция была характерна особенно для тех моментов, когда интересы России и Франции вступали в противоречие.
Публицисты XVIII в. проводили скрытые и прямые параллели между Францией Людовика XV и Людовика XVI и екатерининской Россией. И сравнения эти были отнюдь не в пользу Франции. Плюрализм мнений является хорошим подтверждением того, что суждения дипломатов о России ни в коей мере нельзя отождествлять с представлениями, присущими всему французскому обществу (большая часть которого интересовалась вопросами российской политики, истории и культуры), а также того, что в общественном мнении отсутствовало единое, общее для всех представление о России. С одной стороны, находились оптимисты и скептики - в первой половине века с большим восхищением, а в конце века с разочарованием смотревшие на состояние дел в Российской империи, с другой стороны - критики, которые изначально негативно оценивали развитие государственных институтов и медленное социальное развитие России, а по мере участия ее в крупных военных конфликтах, только усиливавшие эту критику. Это было частью и продолжением философской дискуссии о путях цивилизации в России. Обостренный философский спор о результатах процесса цивилизации в России, а также долгие периоды прохладных отношений и дипломатическое противоборство Петербурга и Версаля не позволили в дореволюционный период до конца оформиться третьей версии России - реалистической, хотя сторонники такого взгляда всегда существовали.
Несмотря на все разнообразие мнений, высказывавшихся во Франции относительно России, рецепция давних стереотипов, выработанных европейцами в предшествовавшие века, была закономерной и естественной. Оптимистический взгляд на Россию ряда просветителей, изменения, произошедшие в середине 1770-х гг., а затем и русско-французское сближение накануне Революции вовсе не переломили общих тенденций восприятия России французской общественностью, а скорее способствовали дальнейшему укреплению двух версий развития цивилизации России: оптимистической и пессимистической. На основе этих версий и происходила дальнейшая эволюция представлений о России в общественном мнении охваченной революцией Франции.
Глава III
Россия в представлениях политической элиты начала революции (1789-1792 гг.)
§ 1. Новые оценки примеров просвещенного деспотизма в России. Образы Петра I и Екатерины II
Стремительное развитие Революции вызывало у современников сомнения в идеалах Просвещения и повлекло за собой неизбежную переоценку ценностей. «1789 год претендовал на то чтобы быть продолжателем нового культурного прошлого, но в то же время и разрывом, дающим Истории новую отправную точку. Таким образом, он претендовал на возрождение и очищение, особенно в отношении культурного наследия, запятнанного веками тирании и предрассудков», - пишет Б. Бачко
[284]. Некоторые идеи из наследия «философов» отвергались деятелями Революции или подвергались радикальному пересмотру. Революционные элиты, непосредственно влиявшие на формирование общественного мнения, полагали, что они обладают непогрешимым критерием, основанным одновременно и на достижениях просветителей, и на новом политическом опыте, для того чтобы сортировать культурное наследие во имя торжества новых принципов свободы и равенства. Такое избирательное отношение революционных элит к культурному наследию складывалось в условиях, когда в целях обоснования ценностей Революции требовалась популяризация идей просветителей, но одновременно с этим происходило и принудительное очищение их философии от «заблуждений». Из общественного сознания стремительно исчезала вера в столь популярную в эпоху Просвещения идею добродетельного монарха или «мудреца на троне», цивилизующего свой народ и проводящего реформы, и деформации в первую очередь подвергались образы знаменитых правителей.
Читатели интересовались подробностями из жизни русского двора и последними известиями о его главных действующих лицах. Основные тенденции развития французской печати в значительной степени справедливы и для непериодической публицистики. Это касается как ведущих тем, так и количественных показателей, всевозможные памфлеты глубже и более развернуто анализировали новости из других стран и строили прогнозы.
Еще накануне 1789 г. произошла радикализация просветительских воззрений, все большую популярность приобретали взгляды Ш.-Л. Монтескье, Ж.-Ж. Руссо, Г.-Б. Мабли, Г.-Т. Рейналя, Д. Дидро. Последовательное разоблачение «просвещенного деспотизма», его неудачных, половинчатых реформаторских усилий (а равно и его модификаций, как будет показано в дальнейшем, связанных с образами Петра I и Екатерины II) было увязано с мыслью о незрелости русского народа, его пребывнии в состоянии «детства» и неготовности приобщиться к цивилизации. Революционные события в самой Франции заметно отодвигали тему петровских преобразований на второй план в общественном сознании. Если для просветителей и даже их критиков (например, Мирабо) деятельность Петра I была историческим подтверждением их идей, то в 1780-1790-е гг. эти идеи проверялись на прочность самой жизнью
[285]. События 1789 г. обостряли идеологические дискуссии относительно России: монархисты воскрешали идеализированные представления - «философский мираж», а сторонники быстрых перемен и в перспективе республиканского устройства изображали Россию мрачными красками, поскольку видели в ней воплощение Старого порядка
[286].
