В атмосфере надежд первых месяцев Революции просветительские представления об идеальном государе и совершенном правлении вовсе не исчезли и приобрели новое звучание. Проводили параллель между Людовиком XVI и российским царем Петром I. Вот что писал, например, драматург Жан-Николя Буйи во введении к своей необычайно популярной в то время комедии «Петр Великий» (музыка комической оперы была написана композитором А.-М. Гретри): «Пораженный и восхищенный зрелищем возрождения Франции, я попытался найти в истории событие, которое имело бы к нему какое- то отношение и которое я мог бы представить на сцене. Я узнал, что в России Петр Великий пренебрег блеском и радостями трона, дабы безраздельно посвятить себя благоденствию своих народов, подобно тому, как ныне Людовик XVI посвящает себя благоденствию французов. Скопище варваров, лишенных нравственных правил, моральных устоев, дарований, Петр Алексеевич преобразовал в общество людей мыслящих и просвещенных; призвав французов к участию в управлении королевством, Людовик сделал из них народ, обладающий всей полнотой власти, а сам стал его ангелом-хранителем...»
[287] Но уже у Буйи все произведение задумано как своеобразный «урок королям», он обращался к коронованным особам с призывом: «Великие короли и могущественные властелины, покиньте ваши дворы и оставьте ваши короны, также как и он [Петр I. - А. М.] покиньте свои государства, путешествуйте и трудитесь сами, и вы увидите, что величие не всегда приносит счастье»
[288].
В ярких, богатых образами речах политиков, публиковавшихся, как правило, отдельными брошюрами, также встречаются неожиданные упоминания России. В сочинении Луи-Антуана Сен-Жюста обнаруживаем неожиданное мнение о русском царе. Пылкий революционер, отчетливо разделявший Европейский континент надвое («Есть две фракции в Европе: фракция народов - детей природы, и лига монархов - детей преступления»
[289]), вероятно, в глубине души оставался ценителем «петровского гения» и память о российском монархе уподоблял памяти о Фридрихе Великом и Генрихе IV: «Почтительная память общества должна воздвигать общественные памятники великим людям, которых уже нет среди нас, где бы ни была их родина... Во всей Европе мне известны только три памятника, достойных человеческого величия: это памятники Петру I, Фридриху и Генриху; но где памятники таким людям, как Дасса, Монтень, Поп, Руссо, Монтескье, Дюгеклен и многие другие?»
[290] Поистине странное сочетание исторических персонажей для одного из будущих лидеров Конвента, искренне считавшего, что Европа «населена королями, но отнюдь не людьми», а народы подобно железу, служат только материалом для машин и «стенают под ярмом» монаршего честолюбия
[291], если не принимать в расчет влияние просветительской идеологии и монархические иллюзии первого периода Революции. В любом случае, вышеприведенные примеры говорят о завидной живучести «петровского мифа» в революционном сознании.
Политическая публицистика не отставала от прессы и драматургии и с энтузиазмом поддерживала русскую тему. К числу наиболее известных книг о России относились «Интересные и секретные анекдоты русского двора» Жана-Бенуа Шерера
[292].
Ж.-Б. Шерер, в отличие от авторов мемуарных свидетельств и заметок о дворцовой жизни, предлагал своему читателю богатую картину жизни в России, составленную из коротких историй о государственных деятелях, религии, нравах и обычаях россиян. Эти исторические рассказы бессистемно рассеяны по всему сочинению наравне с заметками общего характера о климате, науке, языке и праздниках. Немало сведений можно почерпнуть из этой книги о знаменитых россиянах: Меншикове, Сиверсе, династиях Демидовых и Строгановых, канцлере А. П. Бестужеве-Рюмине, А. И. Остермане и многих других. Притом, что Шерер не был ни первым автором, представившим на суд публики собрание в жанре анекдотов из русской жизни, ни первым публицистом, превозносившим императора Петра III, современники все же подмечали новизну его сочинения. Сложно, однако, сказать, чем руководствовался сам Шерер или его издатели, когда отказывались от публикации текста, содержавшего открытые обвинения в адрес правящей русской императрицы
[293].
Центральное место в «Анекдотах» Шерера занимал образ просвещенного деспота - Петра I, а его преобразования сравнивались с настоящей «революцией». В сравнении с образом первого российского императора он выстраивал и образы всех предшествующих и последующих правителей России. Превознося роль Петра в российской истории, Шерер показывал объективно существовавшие препятствия на пути реформ и цивилизации России: «...огромная протяженность империи, состояние варварства, в котором она находилась, и, наконец, преждевременная смерть государя стали непреодолимыми обстоятельствами на пути воплощения замысла о том, чтобы поднять русских на уровень других европейских наций. Возможно, этот проект был бы во многом осуществлен, если бы Петр обнаружил в лице военачальников, судей, губернаторов, инженеров и предпринимателей людей, достойных его самого, Можно сказать в пользу его славы, что русские не слишком далеко продвинулись по пути цивилизации со времен окончания его царствования»
[294]. Хотя автор «Анекдотов» в целом скептически смотрел на возможности реформ в Российской империи и неоднократно заявлял, что «надменность и высокомерие русских делали бесполезными все усилия монархов, которые стремились, как Петр I и Екатерина II, вытянуть их из варварского состояния...»
[295], он анализировал причины жестокой политики Петра Великого по отношению к собственному народу и ссылался на многие восстания и заговоры, которые мало-помалу превращали царя в недоверчивого и свирепого тирана
[296].
