Новая роль усилившейся Российской империи не была столь очевидной еще в середине века. «Дипломатическая революция» 1756 г. совершила значимый переворот в системе международных отношений, вековая вражда дворов сменилась прагматическими альянсами, англо-прусским и австро-французским, при этом острое соперничество Версаля и Лондона, с одной стороны, а с другой - Берлина и Вены сохранилось и вошло в наиболее острую фазу
[393]. Семилетняя война, охватившая Европу и колонии в разных частях света, завершилась в 1763 г. подписанием мирных договоров, существенно изменивших соотношении сил между ведущими державами. Наибольшие выгоды получила Англия, вырвавшись далеко вперёд в колониальном соперничестве на территории Северной Америки и Вест-Индии, Африки и Индии. Союзница Англии Пруссия значительно усилила свое положение в европейском «концерте» держав и подкрепила претензии на новую роль в деле будущего объединения германских земель. К Испании отошли земли Западной Луизианы вместо утраченной Флориды. Российская империя, неожиданно вышедшая из войны весной 1762 г., отказалась от территориальных приобретений в Восточной Пруссии, но продемонстрировала свои возможности военного участия в подобных масштабных конфликтах.
В условиях переформатирования системы отношений между ведущими странами континента и столь затяжной кровавой войны особую важность приобретали концепции международного взаимодействия, которые могли бы впредь обеспечить устойчивое равновесие сил (часто использовался термин «политический баланс»), систему сдержек и противовесов.
В литературе середины XVIII в. тема «баланса сил», «политического равновесия» в Европе волновала очень многих. Анонимный парижский публицист («голландец») в форме послания неназванному голландскому аристократу опубликовал «Политические размышления о системе равновесия в Европе» (1747 г.)
[394]. Его радикальные оценки стали следствием особого взгляда на союзы того времени, в «балансе сил» прежде предусматривалось участие только двух блоков стран. На заключительном этапе войны за австрийское наследство (1740-1748 гг.) этот автор обрушивался на принцип политического равновесия между державами, который долгое время объявлялся основой международных отношений, а на самом деле оказался «пустым идолом», идеей, которую невозможно реализовать. «Нас убедили, что поддержание спокойствия в Европе зависит от сохранения прекрасного равенства мощи между австрийским домом и домом Бурбонов, в этом убеждении наша Республика, Англия, Империя и многие другие страны могут будто бы не опасаться быть вовлеченными в череду войн, которые, кажется, имеют одну только цель - восстановление или сохранение этого равновесия», - отмечал парижский автор и заключал: «Если, с одной стороны, мы обращаем внимание на упадок австрийского дома, с другой, мы видим возвышение сил дома Бурбонов и вынуждены признать, что сейчас менее всего возможно восстановить между ними равенство сил и это восстановление возможно только как результат очень долгих лет, еще можно предположить, что произойдет некая чрезвычайная революция (révolution extraordinaire), которая полностью изменит порядок вещей»
[395]. Пресловутое мнимое «равенство» сил, к которому стремятся, убивает торговые и экономические отношения, делает войну бесконечно долгой, но «просвещенная и мудрая политика» заставит отказаться державы от войн за чужие интересы, утверждал публицист. Противостояние двух блоков держав в Европе и сохранение древних династических интересов середины XVIII в. позволяло прогнозировать переформатирование «равновесия» с участием других стран и даже «революцию» (что и происходило начиная с 1756 г.). Но и временное разочарование в этой концепции не было окончательным. В разгар Семилетней войны авантюрист и литератор Анж Гудар выпустит свое сочинение о международных отношениях, где будет призывать к всеобщему и длительному миру в Европе
[396]. Именно идея «политического баланса в Европе» через три десятилетия снова окажется в центре дискуссий памфлетистов, уже в связи с российской темой. Европейский баланс сил, как залог сохранения пусть хрупкого, но мира, представлялся мыслителям и дипломатам периода 1750-1780-х гг. важным достижением, хотя две войны - за австрийское наследство и Семилетняя - серьезно расшатали устои, теперь «равновесие» зависело не столько от старых «игроков» - Габсбургов, Бурбонов, сколько от новых, в первую очередь Российской империи. Без его соблюдения отстаивание интересов отдельных стран представлялось невозможным, а доминирование одной из держав - губительным и сулило непредсказуемые по масштабу последствия. Именно поэтому первый раздел Польши, русско-турецкая война, кризис турецкой державы приковывали к себе внимание и выглядели не как среднего размера региональные конфликты, а как возможные предвестники нового всеобщего потрясения. При этом большинство авторов, за редким исключением, еще не рассматривали возможный кризис в одной из европейских держав в качестве подлинной причины такой международной катастрофы.
Неослабевающий интерес к русско-турецкой войне во французском обществе объяснялся целым комплексом причин. В общественном мнении XVIII в. существовало представление о том, что российская культура многое переняла от своих азиатских соседей. Не удивительно, что Россию и Османскую империю часто рассматривали в сравнении. Французские философы старались приписать России цивилизующую роль по отношению к мусульманским народам на юге и видели ее в качестве последнего бастиона Европы против угрозы, исходившей из Азии
[397]. Напротив, в Версале рассматривали Турцию как важную часть «восточного барьера», имеющего целью воспрепятствовать продвижению России в Европу
[398]. Несмотря на позицию Версаля, вопрос о разделе Османской империи стоял в повестке дня дипломатов ряда государств, и франкоязычная публицистика не оставляла без внимания эту злободневную тему. В 1777 г. будущий революционер, Ж.-Л. Карра выпустил «Частный политический опыт, в котором предлагается раздел европейской Турции». В этом сочинении и в докладе для французского министерства иностранных дел он говорил, что если сделать Молдавию и Валахию более цивилизованными, передав их, например, Габсбургам, то этот край станет источником большого и постоянного дохода, а урон для французской торговли с Константинополем будет невелик. Учитывая то, что при первом разделе Речи Посполитой Франции не досталось ничего, Карра предлагал воспользоваться слабостью Турции и устроить новый передел: отдать Габсбургам Валахию, Болгарию, Сербию, Боснию и Словению, Пруссии - Молдавию, Курляндию и Данциг, Российской империи - только Крым, Франции - острова Греческого архипелага, Морею, Кипр и Кандию. Албанию, континентальную Грецию и Константинополь передать Венецианской республике, чтобы не создавать слишком сильной монархии в Европе
[399].
