В меньшей степени, нежели социально-политические отношения или гротескные описания народных нравов различных специфических этнических и этнокультурных групп, интересовала французского публициста культура. Тем не менее культуре, литературе, науке Шантро в своем описании России посвятил несколько разделов. Специально он рассказывал о столичных библиотеках, коллекциях по естественной истории, различных экспонатах петербургских музейных коллекций. Следуя своим источникам (Коксу, Вунселу и др.), Шантро повествовал о Феофане Прокоповиче, В. Н. Татищеве, М. М. Щербатове, М. В. Ломоносове, А. С. Сумарокове, М. Хераскове. Высоко ценил французский публицист деятельность основателя московского университета и покровителя наук И. И. Шувалова. «Шувалов, которого во Франции известным сделал Вольтер», являлся автором искусных переводов на французский язык стихов и прозы, переписывался со знаменитым философом и как литератор, по мнению Шантро, заслуживал положительной оценки
[643].
Имена многих русских писателей можно встретить у Шантро, творчество некоторых из них он сравнивал с классикой французской литературы. Например, драматурга Александра Сумарокова он называл «русским Корнелем». Автор «Путешествия» не ограничивался описанием придворного театра Екатерины, но рассказывал всю историю его создания, начиная с первых придворных представлений по пьесам Дмитрия Ростовского и театра Федора Волкова в Ярославле. Но и этот сюжет Шантро использовал для возможности покритиковать императрицу. В знак признания заслуг Федора Волкова и его брата, служивших в придворном театре, Екатерина II возвела братьев в дворянское достоинство и пожаловала им немалые земли с крестьянами. Шантро возмущала такая расточительность царицы: «Если Екатерина дарила земли Волкову, что же она уготовила храброму Потемкину, победителю турок?»
[644] - восклицал публицист. Одобрение Шантро вызывали усилия, предпринятые Екатериной в деле просвещения собственного народа. Он подробно останавливается на теме перевода классических авторов древности и современности на русский язык. Среди этих книг были сочинения Цезаря, Цицерона, Теофраста, Овидия, Гомера, Сюлли, Свифта, Монтескье, Вольтера, Кокса, Мармонтеля, Поупа, Локка и многих других авторов.
Открывавшиеся в России новые учебные заведения, по мнению Шантро, заслуживали пристального внимания. В этом отношении он призывал взглянуть «беспристрастным оком» на заслуги царицы, много сделавшей для развития науки и искусства: «Школы, которые были ей основаны во всех провинциях бескрайней империи, создают для всех классов народа средства к просвещению, а поощрение, назначаемое тем, кто отличился, распространяет дух всеобщего соревнования»
[645]. Обращаясь к теме образования, Шантро также развеивал некоторые стереотипы: «Те люди во Франции, которые полагают, что греческий - это общепринятый язык русских, очень сильно ошибаются, поскольку латинский более принят среди них, чем греческий», - отмечал публицист. Греческий же, по его мнению, изучают в основном монахи, которым он необходим для поддержания отношений с Константинополем
[646].
Несмотря на перечисленные успехи екатерининского царствования, Шантро приходил к неутешительному выводу о состоянии просвещения в державе царей: «Когда приезжают в Россию, то ожидают в соответствии с тем, что ранее прочитали об этой стране, найти тут дух нации полностью образованной, просвещенной и отшлифованной, и удивляются степени того варварства, в котором до сих пор находится большая часть этой нации»
[647].
Тема военной угрозы, исходящей от России, часто встречающаяся у французских авторов эпохи Революции, в «Путешествии» Шантро также нашла свое отражение. Даже самый большой порок русского характера - «надменность» - Шантро связывал с воинственностью: «Мало людей на земле обладают таким же высокомерием, как вельможи в этой стране, и такой же национальной гордостью, как и все русские. - Спросите их почему? - Потому что они считают себя самым воинственным народом в мире»
[648]. Если один из предшественников Шантро - Ван Вунсел писал о том, что от России исходит угроза английским и французским интересам в Азии, а сфера российского влияния вскоре может достигнуть Инда, то французский революционер ограничивался прогнозами относительно перспектив европейского политического баланса: «Россия, которая была недавно на европейских весах весом излишним, с которым не считались, сегодня уже является или предъявляет свои права на то, чтобы считаться господствующей силой, и вскоре [она] заставит исчезнуть тех, кто имел огромное влияние до нее на [этих] воображаемых чашах весов, которые сама фортуна опускает или поднимает по своему усмотрению»
[649].
Шантро скептически относился к результатам реформ Петра I и Екатерины II и считал, что они не оправдали затраченных усилий. Вольтер, превозносивший их «неизвестно почему», сослужил плохую службу. По мнению Шантро, следовало разрушить легенду об этих государях и вместе с ними мираж просвещенной России
[650]. Ни Петр, ни его наследники не сумели ни усмирить фанатическое упрямство своего народа, суеверного, словно испанцы или португальцы, ни воспитать духовенство, чьи «грубость и невежество» мешали распространению грамотности и наук.
Общий вывод для России оставался неутешительным: крестьяне в конце XVIII в. оставались еще в состоянии варварства и во власти предрассудков. За Петром I Шантро признавал только некоторые заслуги: он передал наследникам корону, «освобожденную от оков священства», и всегда отвергал первенство Римского престола в религиозных вопросах. Однако он не смог искоренить верования и религиозные практики народа, как, например, самые строгие посты, сопровождавшиеся неделями вредных для здоровья «оргий»
[651].
Скептицизм в отношении успехов процесса цивилизации России был связан не только с негативным отношением к просвещенному деспотизму, благодаря которому в XVIII в. осуществилась ускоренная вестернизация государственных институтов, экономики, промышленности, торговли и культурной сферы России. Более важным для некоторых публицистов представлялось цивилизационное различие между русскими и европейцами.
Если в основе сочинения Шантро, отрицавшего общие для всех народов, объединенных в воображаемой категории «Север», закономерности развития цивилизации, наук, искусств и нравов, лежала республиканская и антиклерикальная идеология, то Гарран-Кулон в своей книге о судьбе Польши и соседних стран подходил к решению этой проблемы по-иному.
