Подобно многим другим пациентам в Сальпетриере, Лелог выражал свои переживания физически: вместо воспоминаний о происшествии у него развился паралич ног (14).
Для меня же настоящим героем этой истории является Пьер Жане, который помог Шарко основать исследовательскую лабораторию для изучения истерии в Сальпетриере. В 1889 году, когда была построена Эйфелева башня, Жане опубликовал в виде книги свой первый научный обзор травматического стресса: «Психологический автоматизм» (15). Жане выдвинул предположение, что в корне того, что мы называем теперь ПТСР, лежат испытанные «яростные» эмоции, или сильное эмоциональное возбуждение. В этой работе объяснялось, что у переживших травму людей продолжают повторяться определенные действия, эмоции и ощущения, связанные с травмой. И в отличие от Шарко, который прежде всего был заинтересован наблюдением за физическими симптомами пациентов, Жане провел бесчисленное количество часов, разговаривая с ними, в попытках понять, что происходит у них в голове. Кроме того, в отличие от Шарко, чья работа была сосредоточена на понимании истерии, Жане был в первую очередь врачом, чьей целью было лечение своих пациентов. Вот почему я подробно изучил описанные им клинические случаи, а он стал одним из моих самых важных учителей (16).
Жан-Мартен Шарко представляет пациентку с истерией. Шарко преобразил Сальпетриер – древний приют для парижских бедняков, превратившийся благодаря ему в современную больницу. Обратите внимание на неестественную позу женщины. (Картина Андре Бруйе)
Амнезия, диссоциация и повторное воспроизведение
Жане первым указал на разницу между «сюжетной памятью» – историями, которые люди рассказывают о пережитой травме, – и непосредственно травматической памятью. Одним из пациентов, истории про которых он изложил, была Ирен – молодая девушка, госпитализированная после смерти матери от туберкулеза (17). Ирен на протяжении многих месяцев ухаживала за своей матерью, продолжая все это время ходить на работу, чтобы помогать отцу-алкоголику и оплачивать медицинские счета матери. Когда ее мать в итоге умерла, Ирен – измотанная стрессом и недосыпом – в течение нескольких часов пыталась вернуть ее к жизни, звала ее и пыталась запихнуть в горло лекарства. В какой-то момент ее безжизненное тело свалилось с кровати, в то время как пьяный отец Ирен лежал в отключке рядом. Даже после того, как прибыла ее тетя и начала подготовку к похоронам, Ирен продолжила отрицать случившееся. Ее пришлось уговаривать прийти на похороны, и она просмеялась всю службу. Несколько недель спустя ее поместили в Сальпетриер, где ею занялся Жане.
Помимо того, что она не помнила о смерти своей матери, Ирен страдала от другого симптома: несколько раз в неделю она пристально, словно в трансе, смотрела на пустую кровать, не обращая никакого внимания на происходящее вокруг, и начинала ухаживать за воображаемым человеком. Она подробно воспроизводила – а не вспоминала – обстоятельства смерти своей матери.
Травмированные люди помнят одновременно и слишком мало, и слишком много. С одной стороны, у Ирен не было осознанных воспоминаний о смерти ее матери – она не могла рассказать историю о том, что именно случилось. С другой – она бессознательно воспроизводила физически обстоятельства смерти матери. Использованный Жане термин «автоматизм» отражает бессознательную природу ее действий.
Жане лечил Ирен на протяжении нескольких месяцев, главным образом с помощью гипноза. По завершении лечения он снова спросил ее про смерть матери. Ирен заплакала и сказала: «Не напоминайте мне об этом кошмаре… Моя мать умерла, а мой отец был, как обычно, в стельку пьян. Мне пришлось всю ночь заботиться о ее мертвом теле. Я делала много всяких глупостей, чтобы ее оживить… К утру я окончательно рехнулась». Теперь Ирен могла не только рассказать о случившемся – она вспомнила и свои эмоции: «Мне было очень грустно и одиноко». После этого Жане назвал ее воспоминания «полными», так как они сопровождались соответствующими чувствами.
Жане отметил значительные различия между обычными и травматическими воспоминаниями. Травматическим воспоминаниям предшествует определенный триггер. В случае Джулиана этим триггером были развратные комментарии его девушки, у Ирен – пустая кровать. Когда активируется один из элементов травматических переживаний, остальные, как правило, автоматически следуют за ним.
Травматические воспоминания не являются сжатыми: у Ирен уходило три-четыре часа на воспроизведение ее истории каждый раз, однако когда она наконец смогла рассказать о случившемся, это заняло у нее меньше минуты.
Воспроизведение травмы не выполняет никакой функции. Обычные воспоминания, с другой стороны, способны адаптироваться: наши истории изменчивы и могут видоизменяться, подстраиваясь под определенные обстоятельства. Обычная память социальна по своей сути: это история, которую мы рассказываем ради какой-то цели.
В случае Ирен эта цель – добиться помощи и утешения со стороны ее врача; в случае Джулиана – чтобы я помог ему добиться правосудия и отмщения. Травматические же воспоминания лишены подобного социального аспекта. У гнева Джулиана в ответ на слова его девушки не было какой-либо полезной цели. Воспроизводимые события застывают во времени, оставаясь без изменений, и они всегда связаны с чувством одиночества, стыда и отчуждения.
Жане ввел термин «диссоциация» для описания процесса расщепления и изоляции воспоминаний, которые он наблюдал у своих пациентов. Он также подчеркивал, насколько тяжело приходится трудиться, чтобы сдерживать эти воспоминания. Позже он написал, что пациенты, у которых происходит диссоциация их травматических переживаний, становятся «привязанными к непреодолимому препятствию» (18): «Будучи неспособными интегрировать свои травматические воспоминания, они словно теряют способность усваивать и новый опыт. Их личность словно прекращает свое развитие в определенный момент – она больше не может расти путем добавления новых элементов» (19). Он предсказал, что если пациент не осознает существование расщепленных элементов в его памяти и не объединит их в единую историю, которая случилась с ним в прошлом, но уже подошла к концу, то их личная и профессиональная жизнь постепенно пойдет на спад. Это явление было неоднократно подтверждено современными исследованиями (20).
Жане обнаружил, что, хотя изменение и искажение воспоминаний представляет собой нормальное для человека явление, люди с ПТСР не могут оставить в прошлом произошедшее с ними событие, ставшее источником этих воспоминаний. Диссоциация не дает травме стать частью объединенных, постоянно меняющихся историй автобиографической памяти, что, по сути, приводит к формированию двойной системы памяти. Нормальная память интегрирует элементы каждого события в непрерывный поток самовосприятия путем сложного ассоциативного процесса: представьте себе плотную, но очень гибкую сеть, в которой каждый элемент оказывает незначительное воздействие на многие другие. В случае же с Джулианом связанные с его травмой ощущения, мысли и эмоции хранились отдельно друг от друга в виде замороженных, едва различимых фрагментов. Если основной проблемой ПТСР является диссоциация, то целью лечения должна стать ассоциация: интеграция разрозненных элементов травмы в непрерывную историю жизни человека, чтобы мозг мог различать прошлое и настоящее.
