Мэгги вступала в один конфликт за другим, ссорясь почти со всеми подряд – за исключением девочек тринадцати и четырнадцати лет, о которых заботилась. Она принимала наркотики, состояла в отношениях с опасными и агрессивными парнями, регулярно ссорилась со своим начальством и переезжала с одного места на другое, так как не переносила своих соседей (равно как и они ее).
Я никогда не понимал, как ей удалось с таким характером получить докторскую степень в одном авторитетном университете.
Мэгги направили в терапевтическую группу, организованную мной для женщин с похожими проблемами. На втором сеансе она сообщила, что отец дважды ее изнасиловал – в пять, а затем в семь лет. Она была убеждена, что сама была в этом виновата. Она объясняла, что любила своего папу, и, должно быть, он просто не смог устоять перед ее обольщением. Слушая ее, я думал: «Она, может, и не винит своего отца, однако явно винит всех вокруг» – включая своего предыдущего терапевта, которого она обвиняла в том, что он не смог ей помочь. Подобно многим перенесшим травму людям, она рассказывала одну историю словами, а другую – действиями, которыми она постоянно повторяла различные аспекты полученной травмы.
На одном из собраний Мэгги рассказала про то, как на выходных прошла профессиональное обучение ДПДГ. Она была просто в восторге от этой методики. Тогда я только слышал, что ДПДГ стала новым популярным методом терапии, и в ходе сеансов психотерапевты водили пальцем перед глазами пациентов. Мне и моим коллегам-ученым казалось, что это очередное помешательство, которых в области психиатрии было предостаточно, и я был убежден, что эта история обернется очередным злоключением Мэгги.
Мэгги рассказала нам, что в ходе сеанса ДПДГ она отчетливо вспомнила, как ее в семь лет изнасиловал отец – причем вспомнила это глазами и телом той маленькой девочки. Она физически ощущала, какой она была маленькой; она ощущала огромное тело своего отца сверху себя, чувствовала запах спиртного у него изо рта. После того как она заново пережила случившееся, она смогла оценить его с точки зрения себя, двадцатидевятилетней. Она разразилась слезами: «Я была такой маленькой девочкой. Как здоровый мужик мог сделать такое с маленькой девочкой?» Поплакав какое-то время, она сказала: «Теперь все кончено. Я знаю, что случилось. Это не была моя вина. Я была маленькой девочкой и никак не могла предотвратить его домогательства».
Я был потрясен. Я долгое время искал способ помочь людям обращаться к своему неприятному прошлому, не получая при этом повторной травмы. Казалось, переживания Мэгги во время сеанса были максимально реалистичными, и тем не менее они ею не овладели. Может быть, ДПДГ является безопасным способом доступа к отпечаткам, оставленным травмой? Может, она помогает превратить их в воспоминания о событиях, случившихся в далеком прошлом?
Мэгги прошла еще несколько сеансов ДПДГ и продолжала ходить на собрания группы достаточно долго, чтобы мы могли заметить, как она поменялась. Она стала гораздо менее агрессивной, однако сохранила язвительное чувство юмора, которое мне так нравилось. Несколько месяцев спустя она стала встречаться с мужчиной совершенно другого типа – из тех, что раньше никогда ее не привлекали. Она покинула группу, объявив, что разрешила свою травму, и я решил, что пришло время и мне пройти обучение ДПДГ.
ДПДГ: первый опыт
Подобно многим достижениям науки, ДПДГ стала следствием случайного наблюдения. В один прекрасный день в 1987 году психолог Френсин Шапиро прогуливалась по парку, поглощенная какими-то неприятными воспоминаниями.
Вдруг она заметила, что быстрые движения глаз принесли ей внезапное облегчение. Как из этого мимолетного наблюдения мог родиться серьезный метод лечения? Неужели столь простой и эффективный метод мог остаться незамеченным?
Изначально она отнеслась к своему наблюдению скептически, однако стала с ним экспериментировать и изучать его, что за следующие несколько лет постепенно привело к созданию стандартной процедуры, которой можно было обучать и эффективность которой можно было проверять с помощью контролируемых исследований (1).
Когда я пришел обучаться ДПДГ, то сам нуждался в переработке травматических переживаний. Несколькими неделями ранее священник-иезуит, заведовавший моим отделением в Массачусетской больнице общего профиля, внезапно прикрыл клинику психологической травмы, из-за чего нам пришлось подыскивать новое место и финансирование для лечения наших пациентов, обучения студентов и проведения исследований. Примерно в тот же время моего друга Фрэнка Патмэна, проводившего долгосрочное исследование переживших сексуальное насилие девочек, про которое я рассказывал в десятой главе, уволили из Национальных институтов здравоохранения, а Рик Клюфт – ведущий специалист по диссоциации в стране – потерял свое отделение в больнице Пенсильванского института. Может, это и было все совпадением, однако мне казалось, что весь мой мир разваливается на глазах. Мои переживания по проводу закрытия клиники казались хорошей возможностью проверить ДПДГ на практике.
Когда я следил за пальцем своего партнера по занятию перед глазами, у меня в голове одна за другой стремительно сменялись расплывчатые сцены из прошлого: напряженный разговор за семейным обедом, стычки с другими школьниками на переменах, как мы кидались со старшим братом камнями в окно ангара – эти воспоминания были похожи на яркие плывущие «гипнагогические» образы
[56], которые мы видим, лежа в полудреме поздним воскресным утром, а потом забываем, как только полностью просыпаемся.
Примерно полчаса спустя я мысленно вернулся к сцене, когда мой начальник сообщил мне о закрытии клиники. Теперь я смирился: «Ладно, это случилось, и теперь пора двигаться дальше». Я больше не оглядывался назад; клинику в итоге позже удалось восстановить, и с тех пор она процветала. Была ли ДПДГ единственной причиной того, что я смог отпустить свою злость и недовольство? Разумеется, я никогда не узнаю этого наверняка, однако мой мысленный путь – от никак не связанных с этим сцен из детства к принятию случившегося – был чем-то совершенно уникальным, чего я никогда не испытывал в обычной психотерапии.
То, что случилось дальше, когда настал мой черед провести сеанс ДПДГ в ходе подготовки, было еще более интригующим. Я попал в другую учебную группу, и мой новый напарник, с которым я никогда не встречался раньше, сказал мне, что хочет разобраться с неприятными событиями из детства, связанными с его отцом, о которых, однако, он не хотел разговаривать. Прежде мне никогда не доводилось заниматься чьей-либо психологической травмой, не зная «предыстории», и я был раздражен и смущен его отказом делиться подробностями. Когда я двигал пальцем у него перед глазами, он выглядел крайне взволнованным – он начал всхлипывать, его дыхание стало частым и поверхностным. Но каждый раз, когда я задавал ему вопросы в соответствии с протоколом, он отказывался рассказывать, что приходило ему в голову.
