Это исследование имело большое значение, так как оно показало, что специальные методы психотерапии, такие как ДПДГ, могут быть гораздо эффективнее в лечении ПТСР, чем медикаменты. Другие исследования подтвердили, что прием Прозака или родственных ему препаратов, таких как Селекса, Паксиль или Золофт, зачастую способствует улучшению симптомов ПТСР, однако данный эффект сохраняется только пока человек продолжает их принимать. Это делает медикаментозное лечение гораздо более дорогостоящим в долгосрочной перспективе (любопытно, что, хотя Прозак и считается сильным антидепрессантом, в рамках нашего исследования ДПДГ-терапия также оказалась более эффективнее в борьбе с депрессией, чем антидепрессанты).
Еще один важный результат нашего исследования: взрослые, получившие психологическую травму в детстве, реагировали на ДПДГ иначе, чем те, кто пережил ее уже во взрослой жизни. Спустя восемь недель практически половина второй группы была признана исцеленной, в то время как среди тех, кто стал жертвой насилия в детстве, столь значительные улучшения были замечены лишь у 9 процентов. Восемь месяцев спустя уровень исцеления составил 73 процента для второй и лишь 25 процентов для первой группы. Группа участников, переживших насилие в детстве, продемонстрировала незначительное улучшение при приеме Прозака.
Эти результаты подчеркивают то, о чем я говорил в девятой главе: хроническое насилие в детстве приводит к совершенном иным психическим и биологическим адаптациям, чем отдельные травмирующие события во взрослой жизни. ДПДГ – мощный инструмент для борьбы с навязчивыми травматическими воспоминаниями, однако этот метод уже не столь эффективно справляется с последствиями предательства, сопровождающего физическое или сексуальное насилие в детстве. Любой восьминедельной терапии редко когда бывает достаточно, чтобы разобраться с наследием давней травмы.
По состоянию на 2014 год результаты нашего исследования ДПДГ были наилучшими среди всех опубликованных исследований людей, у которых вследствие травмирующего события во взрослой жизни развилось ПТСР. Тем не менее, несмотря на эти результаты, а также на результаты десятков других исследований, многие из моих коллег продолжают относиться к ДПДГ скептически – возможно, им просто не верится, что все может быть так просто и эффективно. Я прекрасно могу понять их скептицизм – ДПДГ является крайне необычной процедурой. Любопытно, что в первом серьезном научном исследовании с ее применением для ветеранов боевых действий с ПТСР ждали настолько плохих результатов, что использовали эту терапию для контрольной группы, сравнивая ее эффективность с расслабляющей терапией с применением биологической обратной связи. К удивлению исследователей, двенадцать сеансов ДПДГ оказались более эффективным методом лечения (3). С тех пор ДПДГ-терапия попала в список одобренных Управлением по делам ветеранов методов лечения.
Является ли ДПДГ разновидностью экспозиционной терапии?
Некоторые психологи выдвинули предположение, что ДПДГ на самом деле способствует потере у людей восприимчивости к травматическим переживаниям, тем самым являясь очередной формой экспозиционной терапии. Если же быть точнее, то ДПДГ интегрирует травматические воспоминания. Как показало наше исследование, после ДПДГ-терапии люди воспринимают перенесенную травму, как связное событие из прошлого – их перестают преследовать лишенные какого-либо контекста ощущения и зрительные образы.
Воспоминания развиваются и меняются со временем. Сразу же после того, как воспоминание было отложено, оно подвергается длительному процессу интеграции и реинтерпретации – процессу, автоматически происходящему в разуме/мозге без какого-либо нашего сознательного участия. Когда этот процесс завершается, переживания интегрируются с другими событиями нашей жизни, переставая при этом жить собственной жизнью (4). Как мы уже видели, при ПТСР этот процесс не завершается, и воспоминания застревают в необработанном, сыром виде.
К сожалению, психологов редко когда учат тому, как устроена система обработки воспоминаний в мозге. Это упущение привело к распространению ошибочных подходов в лечении. Фобии (такие как боязнь пауков
[58]) основаны на конкретном иррациональном страхе.
А посттравматический стресс является следствием полной реорганизации центральной нервной системы вследствие испытанной реальной угрозы смерти либо после того, как человек стал свидетелем смерти кого-то другого. Из-за этого меняется самовосприятие (человек теперь видит себя беспомощным) и восприятие реальности (весь окружающий мир становится опасным местом).
Во время экспозиционной терапии пациенты становятся крайне взволнованными. Возвращаясь к травматическим переживаниям, они демонстрируют резкое увеличение пульса, кровяного давления и уровня гормонов стресса. Если же им удается продолжить лечение, снова и снова повторно переживая свою травму, то постепенно они становятся менее восприимчивыми к ней и реже теряют контроль, когда вспоминают о случившемся. Как результат, они набирают меньше баллов по шкале ПТСР. Тем не менее, насколько нам известно, это не способствует интеграции воспоминаний о ней в общий контекст их жизни и редко когда восстанавливает у человека способность получать удовольствие от общения с окружающими и их прежние стремления и увлечения.
ДПДГ же, равно как и другие методы лечения, рассматриваемые в последующих главах – внутренние семейные системы, йога, нейробиологическая обратная связь, психомоторная терапия и театр, – делают упор не только на сдерживании активированных травмой неприятных воспоминаний, но также и на восстановлении чувства принадлежности, вовлеченности и целеустремленности посредством обретения контроля над своим разумом и телом.
Переработка травмы с помощью ДПДГ
Кэти была студенткой местного университета двадцати одного года. Когда я впервые с ней встретился, она выглядела ужасно напуганной. Она уже три года занималась с психотерапевтом, которому доверяла и который, как ей казалось, ее понимал, однако это не давало никаких результатов. После третьей попытки покончить с собой медицинская служба ее университета направила Кэти ко мне в надежде, что новая методика, о которой я им рассказывал, сможет ей помочь.
Подобно ряду других моих травмированных пациентов, Кэти могла полностью погружаться в свою учебу: когда она читала книгу или писала научную работу, она могла абстрагироваться от всего остального, что происходило в ее жизни. Это позволило ей добиться успехов в учебе, хотя она и не имела понятия, как полюбить саму себя, не говоря уже про полового партнера.
Кэти поведала мне, что ее отец на протяжении многих лет использовал ее для детской проституции – обычно в таких случаях я использую ДПДГ лишь в качестве вспомогательной терапии. Тем не менее она оказалась виртуозом ДПДГ и после восьми сеансов полностью исцелилась – за всю мою практику это было самое быстрое выздоровление пациента, пережившего в детстве тяжелое насилие. Эти сеансы были проведены пятнадцать лет назад, и я недавно встретился с ней, чтобы обсудить минусы и плюсы усыновления третьего ребенка. Она была просто прелесть: умная, веселая, с удовольствием проводила время с семьей и работала помощником профессора по детскому развитию.
