Глава 6
Бог сутулится в облачной темени,
матерится простуженным шепотом
и стирает дыханием времени
наши дерганья опыт за опытом.
И. Губерман
20 июля 1964 года, понедельник, 8.00.
Москва, общежитие МГУ
Утро опять начинается с новостей: Димон включает радио. «В воскресенье вечером закончился внеочередной Пленум ЦК КПСС, на котором…» Я слушаю скупые слова новостей и ровным счетом ничего не понимаю: пара слов – о заговоре, пара о покушении на Хрущева. Главой заговора назван только один – Семичастный. Об остальных ни слова. И по количеству участников заговора можно отдаленно судить только по смене членов Президиума. Убрали пять человек и выбрали пять новых. Про Брежнева, Шелепина и Захарова вообще ни слова.
Я окончательно просыпаюсь и трясу головой. Это что вообще?.. На кровати Индуса лежит свежая «Правда», сам сосед, судя по звукам льющейся воды, сейчас в душе. Хватаю его газету, вчитываюсь в огромную передовицу, посвященную итогам пленума. Читаю статью и не могу поверить глазам.
Да… Как говорится, хотели как лучше, получилось как всегда. Ладно: заговор, негодование шахтеров и доярок, вычистить поганой метлой из рядов… все по сценарию. Но какого черта в Президиуме остался Суслов – это же человек Брежнева! Как говорится, ежу понятно. Но, видно, не Никите. Или он хотел избавиться от этого начетчика, но пока не смог?
Помимо бровастого, из рядов Президиума и ЦК выбыли Воронов, Подгорный, Полянский и Шверник. Так сказать, сочувствующие главарям заговора и верхушка украинского клана, который по идее поддерживал Никиту все последние годы. На теплые места зашли известные тяжеловесы – нынешний Председатель ВЦСПС и теперь уже вряд ли будущий глава Москвы Гришин, первый секретарь ЦК Белорусской ССР Мазуров, министр обороны Малиновский. Последний скакнул в Президиум, даже минуя кандидатство в члены. Что тоже понятно – Хрущев усиленно задабривает армию. Но это не страшно, Малиновский мощно пьет (его обязанности давно исполняет Гречко) и скоро умрет. Как и тяжелобольной Козлов. В Президиуме снова освободятся два места. Вспоминаю анекдот из брежневских времен про абонемент на траурную трибуну Кремля.
Но все это совсем не смешно, и я опять чертыхаюсь про себя. Оставшиеся два места заняли Рашидов и представитель РСФСР Ефремов – мутная лошадка, про которую ничего конкретного сказать не могу. Хозяйственник, в моей реальности руководил под конец жизни Ставропольским крайкомом, передал дела могильщику СССР – Горбачеву. Рашидов же вошел в состав Президиума от среднеазиатских республик. Тоже специфический товарищ, коррупционер – клейма ставить негде. И узбекских писателей он возглавлял, и главой Верховного Совета УзССР был, и даже в Карибском кризисе умудрился поучаствовать. Логика Хрущева и здесь мне в чем-то понятна – он ищет поддержки у республиканских элит в противовес своим бывшим украинским сподвижникам. Но не этих же в Президиум тащить?!
Из хорошего – в кандидаты избрали моего патрона Мезенцева. Какой стремительный карьерный рост! Мезенцев утвержден новым председателем КГБ, а учитывая, что скоро в Президиуме еще пара мест освободится, так перед ним и вовсе фантастические перспективы открываются.
Из непонятного. Кандидатом в члены Президиума вернулась Фурцева-старшая. И при этом она же осталась министром культуры. Аппаратные позиции Фурцевой явно усилились, но зачем это нужно Хрущеву? Возвращает старую гвардию?
Снова вижу Суслова в списке нового Президиума и, выругавшись, бросаю газету на пол. Как же все бестолково-то…
Я еще раз проигрываю в голове сложившуюся картину. Во власти – полная мешанина, Никите опереться пока не на кого, он пытается балансировать между разными кланами. А это обычно до добра не доводит. Вывод: Хрущев – «хромая утка». Поменять что-либо в жизни страны ему сейчас будет очень трудно – просто не на кого опереться. И все его ближайшее время будет посвящено тому, чтобы согласовать позиции разных группировок и самому удержаться у власти. Но эпоха единоличных решений безвозвратно канула, и партийцы его волюнтаризма больше не потерпят.
Димон с тревогой наблюдает, как я в злобном порыве отшвыриваю ногой «Правду». Подхватывает ее с пола и вчитывается в передовицу. Недоуменно морщит лоб:
– А что не так-то, Рус?
Я открываю рот, чтобы просветить своего наивного друга, но из ванной приходит Индус.
– Потом объясню, – незаметно киваю я Димону на нашего штатного стукача. – Опаздываю. Сегодня у Вики последний экзамен, нужно ее поддержать.
* * *
Жду Вику среди толпы абитуриентов у дверей аудитории. Волнуюсь так, словно сам сдаю экзамен. Девушка у меня, конечно, умница, но здесь такие умницы со всей нашей необъятной страны собрались, конкурс на биофак просто огромный! Селезнева же не медалистка, и если она сейчас не получит высшего балла, то о поступлении, увы, можно забыть. От нервного ожидания меня отвлекает появление Левы.
– Рус, привет! Нам нужна своя машина!
Вот так – с места в карьер. Даже здесь меня разыскал. И в этом весь Коган – как только ему какая-нибудь идея в его брюнетистую голову западет, прятаться от него бесполезно. Но нас прерывают. Из дверей выпорхнула счастливая, празднично наряженная подруга. Я с надеждой подаюсь вперед:
– Сдала?
– Да! Пять!
Вика, взвизгнув, бросается мне на шею, мы счастливо смеемся. Последняя пятерка означает, что девушка набирает проходной балл и с 1 сентября учится на биофаке. Сбылась мечта!
– Поздравляю, солнышко! С меня ресторан вечером.
На нас неодобрительно смотрят окружающие, и мы смущенно расцепляем руки.
– Я тоже тебя поздравляю! – К нам сквозь толпу протискивается Лева. И пока счастливая Вика делится с подругами-абитуриентками тонкостями сдачи экзамена, он шустро оттаскивает меня в сторону. Я обреченно спрашиваю:
– Кому «нам»?
– Клубу, конечно! В Абабурово ездить, на творческие вечера… Я знаю, что ты брал машины из гаража КГБ, но… – Лева мнется, – сегодня Мезенцев дал машину, завтра не дал… Давай хоть приценимся для начала!
– Звучит разумно. – Я смотрю на часы, прикидываю в уме трафик на сегодня. Времени до двух полно, и в принципе мы успеваем. – А почему ты не на практике?
– Отгул дали. Вчера вечером в редакции опять аврал был.
– И кто на этот раз передовицу писал?
– Сам Сатюков! Примчался раньше времени из командировки – злой, как черт. В субботу пытался на отца наорать, но тот его быстро поставил на место. Сказал: «Личное распоряжение Хрущева», и главред сразу заткнулся. Потом помчался в Кремль как наскипидаренный… – Коган делает жалобное лицо: – Ру-ус… может, все-таки расскажешь, что случилось в пятницу?
– Лев, ты и так уже знаешь слишком много, и все, что можно, тебе Кузнец рассказал. А остальное – прости, я под подпиской. Нарушить я ее не могу.
