– Я в этом уверен; ни один разумный человек не может сомневаться в этом, потому что немыслимо принять это глупое предположение о том, что я ошибся в приготовлении лекарства. Единственно, чего я не понимаю – это, что Карлтон чувствовал яд при доставке лекарства. Нет сомнения, что он ошибается, потому что немыслимо, чтобы он слышал запах там, где его не было.
– Все это проникнуто тайной во всех своих подробностях.
– Да, все темно от начала до конца, но невольно приходишь к заключению (судья первый вывел его), что этот человек был мужем несчастной дамы, что он спрятался на лестнице, чтобы убить ее. Если в этом заключается истина, мы можем надеяться, что она когда-нибудь откроется, потому что рано или поздно преступления выходят наружу.
При этих словах мистер Стефен Грей вышел из комнаты, мистрис Грей встала и подошла к сыну.
– Милое дитя, ты слышал, что сказал твой отец? Возможно ли, чтобы ты мог заподозрить кого-нибудь другого кроме этой таинственной личности?
Юноша взял за руку свою мать и, глядя ей прямо в лицо своим твердым взглядом, сказал: «Дорогая мама, все это, давит меня до смерти; я не сомневаюсь, что какой-нибудь негодяй участвует в этом деле. Нет, я в этом уверен и вероятно не с хорошей целью, тем не менее я не могу прогнать впечатления лживости от рассказа Карлтона: здесь есть подкуп, знаете ли!
– Подкуп! – Повторила мистрис Грей, не понимая значения слова.
– Если Карлтон не совершил преступления сам, – он сделал этого человека своим сообщником. Дорогая мама, не отымай у меня своих рук в досаде; я не могу прогнать этой мысли из головы. Карлтон, быть может, не главный преступник, но я уверен, как в самом себе, что он к этому делу стоит ближе, чем говорит.
Мистрис Грей задрожала при этих словах своего сына, ужаснувшись возможных последствий, если бы их услыхал кто-нибудь кроме нее.
– Фредерик, вот еще одна из твоих страшных идей. Будь спокоен, будь спокоен!
Глава II
Несчастная встреча
Дженни Шесней утомленно полулежала в кресле. После недавно перенесенных тяжелых потрясений спасительная реакция возвратила ей здоровье и спокойствие духа. Она вдруг услыхала шум голосов, возвестивший о приходе гостя; дверь залы отворилась: это была Лора Карлтон.
– Надеюсь, Дженни, я могу войти?
Она говорила полушуткой-полуукором, смотря Дженни прямо в лицо. Глаза ее блистали, щеки покрылись румянцем, па ней было изящное шелковое платье отделанное сборчатыми воланами и кружевная шляпа с перьями. Она взяла руку Дженни.
– Счастлива ли ты, Лора?
– О, да, очень счастлива, – ответила она. – Но я хотела бы помириться со всеми. Папа очень упрям, когда сердит, я это хорошо знаю; однако это не может продолжаться долго. И ты, Дженни! – Быть здесь в продолжение двух недель и не подавать о себе никакой вести.
– Я была больна, – сказала Дженни.
– О, я в это не верю. Я полагаю, папа запретил тебе бывать у меня или принимать меня у себя.
– Нет, ты ошибаешься. Но, раз навсегда надо объясниться, Лора, так как ты здесь. Это даст нам обеим возможность избегнуть неприятностей, а может быть, и горя. Что касается меня, то объявляю тебе, что мне бывать у тебя невозможно. Я с удовольствием буду принимать тебя у себя, и буду рада видеть тебя каждый раз, когда ты этого захочешь. Но я не могу согласиться принимать мистера Карлтона.
– Почему ты не станешь приходить ко мне?
– Потому, что это дом мистера Карлтона. Я предпочитаю не встречать его ни там, ни где бы то ни было.
Лора казалась оскорбленной.
– Предубеждения всех вас против него будут ли вечными?
– Я не могу сказать тебе, но мои предубеждения сегодня так же сильны, как и всегда. Я его никогда не любила. Лора, а его поведение в отношении тебя не уменьшило этого отвращения. Я бы не могла решиться положить мою руку в его руку; ты видишь, что лучше нам и не встречаться.
Я чувствую, что никогда не полюблю его. Кроме того, я полагаю, что чувства отца заслуживают некоторого снисхождения. Я тебя ни в чем не упрекаю, Лора: но не требуй у меня той же милости для Карлтона.
– Ты говоришь о снисхождении к чувствам нашего отца, Дженни. Я не думаю, чтобы он руководился тем же снисхождением к тебе. Что он сделал? Он женился на женщине, которая стоит ниже всех нас. Если унизительно выходить замуж за доктора для Лоры Шесней, в то время, когда за нею нет никакого материального обеспечения, я спрашиваю, что надо думать' о графе Окбурн, английском пэре, опустившемся до учительницы своей дочери?
Дженни ничего не ответила. Лора была довольна логична в своем рассуждении, хотя она, казалось, забыла то, что обязана послушанием своему отцу, от которого отказалась.
– Ты была вполне предана ему, Дженни, смотри, как он отплатил тебе – довел тебя до того, что ты должна была оставить его дом; он удалил тебя оттуда так же безжалостно, как сделал бы это с любой собакой! Дженни, не прерывай меня, я скажу все, что у меня на душе. Что мы для него, ты и я, с тех пор, как он женился во второй раз?
– Ты ошибаешься, Лора, – ответила Дженни в волнении, – я уехала по моему личному желанию, несмотря на его усилия удержать меня. Он… но я… я… мне тяжело говорить об этом. Я не защищаю его женитьбу, но он не первый мужчина, который увлекся коварной женщиной.
– Он жестокий человек, – сказала настойчиво Лора, приходя чуть ли не в ярость, – он холоден, как гроб. Почему не простил он Клариссу?
– Кларисса… но он ведь простил ее.
– В самом деле? – Сказала удивленно Лора, – но она не дома. Я уверена, что она не там.
Дженни тихо сказала: «Мы не можем отыскать ее».
– Нельзя отыскать Клариссу! Что ты хочешь этим сказать?
– Очень просто, то, что я сказала: мы не можем отыскать ее. Я осведомлялась в двух местах (потому, что она переменяла там место два раза, но не оставалась долго). С того времени, как она оставила свое последнее место, прошел год, нам не удается найти ее след. Мы можем сделать только предположение, что она живет в каком-нибудь семействе на континенте или за океаном.
Отец справлялся во всех портах, но напрасно; в паспортных листах ее нигде не оказалось, хотя мы и мало рассчитывали па это, потому что она, вероятно, была записана наставницей.
Одним словом мы принимали всевозможные меры; полиция делала розыски со своей стороны и никакой вести. Я не в состоянии выразить тебе, Лора, до чего это делает меня несчастной, и отец, несмотря на отсутствие чувства любви, в котором ты его упрекаешь, от этого так же страдает как и я.
– Я никогда не слыхала ничего подобного! Его не трудно было обмануть!
Дженни почувствовала краску в лице и не поднимала глаз. Горячность, с которою она готова была всегда поддерживать своего отца, был ли он прав или виноват, теперь утихла в ее наболевшем сердце.
