Уильям мирно спал, а она продолжала думать о прошлом. Страшные слова — «Если бы я не… поступила подобным образом, сейчас все было бы по-другому» — столь часто звучали в ее сердце, что она уже почти перестала содрогаться всякий раз, когда думала об этом. Раньше же она так стискивала руки, что ее собственные ногти вонзались в ладони. Изабель уронила голову на стеганое одеяло, и ей почему-то вспомнилось, как она сама заболела в первый раз, как лежала и, ревнуя без причины, представляла Барбару хозяйкой дома, занявшей ее место после смерти и ставшей мачехой ее ребенку. Она вспомнила тот день, когда в полубреду услышала сплетни Уилсон и умоляла мужа не жениться на Барбаре. «Как я могу жениться на ней?» — ответил он тогда, утешая ее. Она, Изабель, была его женой, а Барбара была для них никем. Но, увы, все изменилось, и ей некого обвинить в этом, кроме самой себя. Ах, эта ужасная пытка воспоминаниями! Она не замечала времени, погруженная в раздумье, преисполненная боли и самоуничижения. Уильям не просыпался. Но вдруг кто-то вошел в комнату. Джойс!
Она торопливо вскочила на ноги, когда Джойс, тихонько подойдя к кровати, приподняла одеяло, чтобы взглянуть на Уильяма.
— Мастер сказал, что хочет видеть меня. Но… ах!
Она тут же подавила едва вырвавшийся крик. Мадам Вин снова метнулась к постели больного и остолбенела. Да: Иисус и в самом деле забрал отлетевшую душу ребенка. И тут самообладание окончательно покинуло леди Изабель. Она полагала, что смирилась с потерей своего ребенка и сумеет проститься с ним, не выдав своих чувств, но не ожидала, что это случится так скоро, полагая, что ему отпущено еще несколько часов. Она прильнула к нему, рыдая в голос, умоляя отозваться, она отшвырнула свои очки и прижалась щекой к родному лицу. Несчастная молила его вернуться хоть на мгновение, чтобы она могла проститься с ним, как мать.
Джойс ужаснулась, представив себе, что может случиться, если ее обнаружат в таком состоянии. Она попыталась оторвать Изабель от мальчика, умоляя взять себя в руки:
— Ради Бога, прошу вас, не надо! Миледи, миледи!
Это прежнее обращение мгновенно успокоило леди Изабель: она Даже перестала плакать и, взглянув на Джойс, попятилась назад, словно ее взору явилось нечто ужасное.
— Миледи, позвольте мне отвести вас в вашу комнату. М-р Карлайл уже вернулся: скоро он поднимется сюда со своей женой. Только представьте, что будет, если они узнают, кто вы на самом деле. Пойдемте, ради Бога.
— Как вы узнали меня? — глухим голосом спросила леди Изабель.
— Миледи, это было в ту ночь, когда поднялась ложная тревога из-за пожара. Я близко подошла к вам, чтобы взять мастера Арчибальда из ваших рук и, клянусь, чуть не потеряла сознание! Мне показалось, что я увидела призрак, призрак моей покойной миледи. Я забыла обо всем, кроме того, что вы, мадам Вин, стоите передо мной. Вы были не загримированы, лунный свет падал на ваше лицо, и я, после нескольких страшных мгновений, поняла ужасную правду: вы — живая леди Изабель. Миледи, пойдемте же, пока не пришел м-р Карлайл.
Бедная Изабель в ужасе опустилась на колени.
— Ах, Джойс, сжальтесь надо мной, не выдавайте меня! Я уеду, честное слово, уеду! Не выдавайте меня, пока я здесь.
— Миледи, меня вам нечего бояться. Я никому не выдала этой тайны. Я храню ее с самого апреля. Не знаю, как я вынесла это. Я не ведала покоя ни днем, ни ночью. Подумать только, что случится, если об этом узнают м-р и миссис Карлайл! Право же, миледи: вы не должны были приезжать сюда!
— Джойс, — глухо ответила Изабель, подняв изможденное лицо. — Я не могла без моих детей. Неужели вы думаете, что я недостаточно наказана за мое пребывание здесь? Видеть его — моего мужа — супругом другой женщины! Это убивает меня!
— Ах, миледи, пойдемте! Я слышу его шаги.
То уговорами, то силой Джойс удалось привести леди Изабель в ее комнату, где она и оставила свою бывшую хозяйку.
М-р Карлайл в это время уже входил в комнату сына. Джойс бросилась к двери. Лицо ее побледнело от страха и волнения; она дрожала так же, как бедный Уильям некоторое время назад.
— Джойс, — изумленно воскликнул м-р Карлайл. — Что с вами?
— Сэр, мастер… — задыхаясь, выговорила она. — Приготовьтесь: мастер Уильям… мастер Уильям…
— Только не это! Ведь он же не умер?!
— Увы, сэр.
М-р Карлайл вошел в комнату, но, не успев дойти до кровати сына, вернулся к двери и закрыл ее на задвижку. На подушке лежало белое, исхудавшее лицо его ребенка, наконец нашедшего успокоение.
— Мальчик, мальчик мой! О, Господи! — благоговейно воскликнул он. — Прими же это дитя так же, как раньше принял его несчастную мать. Да успокоится его душа во Христе!
Глава 21
ЛОРД ВЕЙН НАЗНАЧАЕТ СВИДАНИЕ
На похороны Уильяма Карлайла приехал лорд Маунт-Северн с сыном. Уилсон оказалась права в своих предположениях относительно места захоронения. Мальчика похоронили в фамильном склепе Карлайлов, а скульптор получил заказ: высечь на мраморной плите в церкви еще одну надпись; «Уильям Вейн Карлайл, старший сын Арчибальда Карлайла из Ист-Линна». Среди тех, кто пришел на похороны, один человек привлекал большее внимание, нежели все остальные. Это был Ричард Хэйр-младший.
Леди Изабель болела душой и телом. Она не выходила из комнаты; Джойс ухаживала за ней. Все домочадцы сочли причиной болезни обыкновенное переутомление, поскольку она долго ухаживала за мастером Уильямом. Она даже не захотела показаться врачу. Теперь Изабель думала лишь о том, как уехать из Ист-Линна, где ей совсем ни к чему было бы умереть — а ведь она знала, что смерть идет к ней, и ни один смертный не в силах отвратить ее приход. Теперь ее гораздо меньше страшила перспектива разоблачения: во всяком случае, последствия не казались такими страшными, как раньше. Когда человек стоит на краю могилы, любые страхи и надежды из этого мира отступают, и его волнует лишь то, что произойдет в другом, лучшем мире.
Вернувшись в Ист-Линн, леди Изабель решилась на отчаянный поступок, но вскоре обнаружила, что у нее не хватает для этого ни моральных, ни физических сил. Слишком полагаясь на разительные перемены в своей наружности, которые делали почти невозможным ее разоблачение, она вступила на опасный путь самообмана. Что бы ни говорилось, нельзя изгнать человеческие страсти из живого человеческого сердца. Их можно подавлять и сдерживать, но не искоренить полностью. Даже лучшие люди, достигшие истинной святости, вынуждены постоянно молиться, чтобы не допустить греховных помыслов и страстей. Вся жизнь такого человека проходит в самонаблюдении; он должен молиться утром, днем и вечером, что практически невозможно. Один из наших величайших богословов, немощный и убеленный сединами, сказал в памятной проповеди, которую произнес в Уорчестерском соборе, что даже у праведного человека вся жизнь — цепочка прегрешений и раскаяний. И он прав. Человеческие страсти приходят в этот мир вместе с нами, а исчезают лишь тогда, когда мы прощаемся с ним навеки.
