11. Основополагающая единица жизни. Болезни клетки, микроскопы и Рудольф Вирхов
Как только мы узнали, что болезнь – это не что иное, как жизненный процесс в измененных условиях, концепция исцеления трансформировалась в проблему сохранения или восстановления нормальных условий существования.
Рудольф Вирхов
Метафизики, идеалисты, биомеханики, биохимики, физиологи-экспериментаторы, философы-натуралисты, мистики, гипнотизеры, экзорцисты, галенисты, современные последователи теории гомункула Парацельса, шталианцы, гуморальные патологоанатомы, гастристы, инфарктисты, бруссеанцы, контрастимулисты, естественные историки, физиотерапевты, идеалисты-патологоанатомы, немецкие христианские теософы, шенлеанские эпигонисты, псевдошенлейнцы, гомеопаты, гомеобиотики, изопаты, гомеопаты-аллопатисты, псористы и скористы, гидропаты, электрики, последователи физиологии Хамбергера, гейнротианцы, саксианцы, кайзерианцы, хегелианцы, морисонианцы, френологи, биостатистики.
Только что вы прочитали составленный в 1840 году список различных научных направлений, на которые в то время была разделена теоретическая медицина. Каждая школа по-своему объясняла до сих пор неразрешенную загадку, почему болезнь возникает в организме человека и каковы наилучшие методы лечения. В работах Морганьи, Биша, Лаэннека и других ученых были идентифицированы и даже классифицированы многие из видимых изменений, вызываемых болезнями в тканях и органах, но по-прежнему никто не знал, как появляется патология. Каждая философская школа имела свою систему, основанную на конкретной оригинальной теории. Несмотря на их изобилие, причины нарушений природных физиологических процессов в организме оставались тайной.
Некоторые из создателей систем, например экзорцисты и мистики, явно выходили за границы рациональных доводов, а другие, такие как философы-натуралисты и гуморальные патологоанатомы, строили свои концепции на поддающихся объективным доказательствам свидетельствах, которые врачи наблюдали и изучали тысячелетиями. Адепты последней группы, являясь, по сути, наследниками теории о четырех гуморах, облачившими древние понятия в квазинаучные формулировки, искали ключ к болезни, принимая за аксиому существование неких гипотетических жидкостей, влияющих на состояние организма. Несмотря на то что гуморолисты девятнадцатого века имели в своем распоряжении гораздо больше данных о человеческом теле, чем длинная череда их предшественников, они по-прежнему продолжали использовать старые ошибочные методы интерполяции, экстраполяции и домыслы для интерпретации различных явлений. Возможно, они были просто слишком нетерпеливы: не имея информации для заполнения пробелов в своих знаниях, они стремились разобраться в сути вещей раньше, чем наука вырвала у Природы ее секреты. Апологетами систем естественной философии, гуморальной патологии и некоторых других течений были весьма многообещающие студенты, изучающие биологию и медицину. Они были одаренными, наблюдательными и искренними в своих намерениях, но их ошибка состояла в том, что они переходили от одного проверенного фактора к следующему, не проводя достаточно глубоких исследований.
Основную путаницу вызывали попытки каждого упорядочить нарастающее число беспорядочных научных наблюдений, пополняющих хранилище человеческих знаний, согласно собственным представлениям. Проблема решалась путем построения перечисленных выше разнообразных систем взглядов, которые на самом деле представляли собой не более чем различные взгляды на болезнь, позволявшие вписать новые факты в уже существующую теорию. Сторонники каждой системы полагали, что именно их концепция является той системой взглядов, благодаря которой накопленные знания станут фундаментом величественного храма для обитания медицинской науки.
До настоящего момента в повествовании этой книги рассматривались только локализация и диагностика очагов заболевания, а также последовательность развития патологических процессов. О лечении говорилось немного. Несмотря на достоинства метода физического обследования Лаэннека и глубину понимания Хантером процесса воспаления, ни один из них не мог предложить обращавшимся к ним больным людям эффективных методов лечения. Когда они выбирали оружие из своего терапевтического арсенала, им вновь приходилось прибегать к туманным представлениям о гуморах, потоках и изменчивых состояниях разбалансированности. Бо́льшая часть их методов, согласно ошибочным представлениям того времени, была направлена на восстановление нарушенного баланса. Они пускали своим пациентам кровь, давали им рвотное, предписывали слабительное и прикладывали компрессы, как делали их предшественники; они усугубляли состояние больного применением лекарственных средств, составленных из немыслимых сочетаний растительных ингредиентов, реальные свойства которых были известны лишь частично или не изучены вовсе. Они прибегали к стимуляторам в случаях, когда пациент казался недостаточно энергичным, и к успокаивающим средствам – в противоположных ситуациях. Короче говоря, если речь не шла о таких очевидных манипуляциях, как ампутация или вскрытие абсцесса, лекари вообще не понимали, что именно они делают.
Причина их невежества была проста: несмотря на разнообразие созданных человечеством философских систем, ни одна из них не объясняла тайну возникновения болезней. Согласно учению древних греков, человек заболевает из-за наложившихся друг на друга негативных факторов, вступающих во взаимодействие с физиологией пациента, окружающей средой и внешними раздражителями. Поэтому эффективное лечение должно заключаться в устранении вредного влияния и восстановлении внутреннего баланса в организме. По логике этой системы, заболевает весь человек, а не какая-то его часть или отдельные органы. Затем, вследствие исследований Морганьи, у больного стали идентифицировать именно больные органы; а после Биша – больные ткани. Хотя создатели теорий возникновения болезни стремились все глубже и глубже в скрытые недра пациента (и, как это ни парадоксально, уходили дальше и дальше от самого человека), это тем не менее никак не приближало их к определению настоящих причин заболевания.
Но несмотря на то, что окружающие условия, индивидуальные привычки и жизненная ситуация в целом по-прежнему считались первичными причинами болезни, врачи все же могли кое-что предложить для излечения появившихся в организме нарушений. После Морганьи внимание стало смещаться на менее доступные внутренние объекты, но вместе с тем цель также становилась все более недоступной для терапии. Прежде чем лечить человека, необходимо обнаружить источник патологии. Но такой возможности еще не существовало, и поэтому идея о специализированном лечении с конкретной и очевидной целью все еще оставалась фантазией. В этом и состояла основная проблема врачей середины девятнадцатого столетия. Еще не были открыты методы локализации первичных очагов болезней и способы анализа элементов структур, твердых или жидких, которые изначально послужили причиной возникновения патологии, и как они, в конечном счете, приводят к видимым отклонениям, которые новое поколение патологоанатомов описывало в процессе все нарастающего числа вскрытий. Только при условии правильной идентификации очага заболевания исследователи могли перестать строить гипотезы и направить свое внимание на решение проблем, связанных с терапией конкретных процессов.
