Мой дорогой отец,
Вы утверждаете, что я эгоист; возможно, это правда. Но вы обвиняете меня в чрезмерной самоуверенности, а это далеко не так. Подлинное знание не заблуждается насчет собственного невежества; я, как никто, осознаю пробелы в своей компетенции. Именно по этой причине я до сих пор не занимаюсь научными исследованиями. Я учусь с удовольствием, но отстаиваю свое мнение только когда считаю, что оно правильное…
Я чувствую тревогу и неуверенность… Мое будущее слишком неопределенно. На данный момент обстоятельства не благоволят мне, однако, кажется, удача еще не совсем покинула меня. Поэтому мне приходится заниматься тем, что мне не нравится, и я не надеюсь достичь того, к чему стремлюсь. Вот так обстоят дела. Вы хотели бы видеть меня уважаемым светским человеком, но даже сейчас меня это не сильно беспокоит. Каждый раз, приезжая домой на каникулы, я слышал от вас, что без положения в обществе мои знания бесполезны… Все свое время я полностью посвящаю лекциям, изучению и повторению довольно скучного материала; для того, что меня действительно интересует, я могу найти время практически только за счет своего здоровья. Тем не менее я усердно занимаюсь тем, что нахожу неинтересным и неприятным, потому что, вполне вероятно, когда-нибудь это может стать для меня единственным средством заработка. Я примирюсь с этим и даже смогу отказаться от любимого дела…
Я хочу сказать только одно: во мне, безусловно, много гордости и эгоизма, больше, чем необходимо; а также я люблю предаваться фантазиям и мечтам, от которых, вероятно, немного пользы. Но вы напрасно считаете, что я горжусь своими знаниями, недостаточность которых для меня абсолютно очевидна; моя гордость опирается на сознание, что я хочу чего-то лучшего и большего, а также искренне стремлюсь к интеллектуальному развитию в отличие от большинства людей.
Получив в 1843 году степень магистра, Вирхов был направлен в берлинскую больницу Шарите на стажировку, по сути эквивалентную сегодняшней интернатуре. Несмотря на то, что невысокому, худому, белокурому врачу нравилась работа с лежащими в палатах пациентами, его все больше привлекали исследования патологоанатома Роберта Фрорипа, в лаборатории которого он научился пользоваться микроскопом. Поскольку Фрорип был соредактором журнала, публиковавшего обзоры зарубежных медицинских исследований, Вирхов вскоре был в курсе всех последних работ, проводимых во Франции и в Англии, где научные разработки велись на более высоком уровне.
В течение первых трех лет после окончания медицинской школы восторженный молодой ученый совершил два из трех главных открытий, которые современные медики ассоциируют с его именем. Первым было обнаружение лейкемии в 1845 году, а вторым – демонстрация в начале 1846 года истинной природы процесса формирования из сгустков крови тромбоза и эмболии – оба термина были введены Вирховом. Одновременно с ним лейкемию открыл шотландский физиолог Джон Хьюз Беннетт, который думал, что то, что он наблюдал с помощью своего микроскопа, было формой пиемии или инфекцией крови. Вирхов, однако, с самого начала понял истинную природу явления, назвав его белой кровью, а позже придумал название «лейкемия».
Исследования Вирхова тромбоза-эмболии опровергли излюбленную теорию врачей старшего поколения. Поскольку сгустки крови очень часто обнаруживаются в кровеносных сосудах при вскрытии, французский патологоанатом Жан Крювелье популяризировал ошибочную концепцию о том, что флебит (воспаление вен) является общим явлением при всех заболеваниях. Он придерживался мнения, что La phlebite domine toute la pathologie («Флебит господствует над всей патологией»). Когда Вирхов начал свое сотрудничество с Фрорипом, ему был поручен проект по изучению этой французской теории. В первую очередь он решил установить критерии, с помощью которых сгустки, образующиеся после смерти, можно было бы отличить от тех, что являются частью процесса развития заболевания в теле живого пациента. В результате своих химических и экспериментальных исследований на животных он определил два типа сгустков, блокирующих сосуды: тромб, образующийся в кровеносном сосуде и расположенный на месте возникновения, и эмбол – тромб, отделившийся от места происхождения, переместившийся с потоком крови и закупоривший какой-нибудь отдаленный сосуд. Он ответил на вопрос, который ставил в тупик патологов со времен Морганьи: каково происхождение больших, часто обнаруживаемых сгустков, перекрывающих главную легочную артерию у внезапно умерших пациентов? В статье «Окклюзия легочных артерий», опубликованной им в январе 1846 года, он написал, что именно такой эмбол, образующийся обычно в венах ног или таза, и является причиной смерти у этих пациентов. Теория эмболии, утверждавшая, что сгусток крови может передвигаться на большие расстояния и блокировать сосуд в другой части тела, была совершенно новой, оригинальной идеей 24-летнего патологоанатома. Такой вариант никогда не рассматривался его предшественниками.
Крювелье был первым медицинским светилом, который направил в нужное русло научные изыскания проницательного Рудольфа Вирхова. В следующей серии развенчания идолов его чрезмерная импульсивность в сочетании с юношеской самоуверенностью заставляли современников обвинять молодого ученого в излишней жестокости. В процессе доказательства своей правоты он приводил такие сокрушительные и выверенные аргументы, что не оставил от умозрительной теории возникновения заболеваний самого уважаемого в Европе патологоанатома Карла фон Рокитанского из Вены камня на камне. Ошибочная доктрина Рокитанского возникла на базе неточных наблюдений, для обоснования которых он использовал ложные рассуждения. И хотя она заслуживала того, чтобы ее низвергли с пьедестала, Вирхов так рьяно бросился в атаку, что его нападение было больше похоже на шквал насмешек над лидером сторонников этой теории, поэтому его коллеги открыто выразили ему свое неодобрение. На какое-то время уважение, которым заслуженный врач пользовался в медицинском сообществе Европы, было подорвано. Свидетельством научной честности Рокитанского стало признание ошибочности своей теории; его позиция в данной ситуации позволила не только сохранить ему собственную репутацию, но и помогла его противнику с честью выйти из сложившегося затруднительного положения. Несколько лет спустя более зрелый Вирхов станет в значительной степени сдержаннее в своих высказываниях.
Позже, в 1846, году Вирхов сменил Фрорипа на должности прозектора в отделении патологии Шарите. В следующем году в содружестве с Бенно Рейнхардтом он опубликовал первый выпуск журнала, который до сих пор существует под названием «Архив Вирхова». Его официальное название – это утверждение взаимосвязи тех аспектов человеческой биологии, которые редактор издания до конца жизни провозглашал триадой научной медицины: The Archive of Pathological Anatomy and Physiology, and Clinical Medicine («Архив патологической анатомии, физиологии и клинической медицины»). В основе взглядов Вирхова на процесс возникновения заболевания лежало изучение нарушений не только нормальной структуры, но и естественных функций организма.
Самая первая статья в Archive вызвала волну возмущения врачей Германии. В ней Вирхов изложил свою точку зрения на болезнь не как на некое отклонение, внедрившееся в здоровое тело, а просто как на расстройство нормального функционирования организма. Признанные теоретики того времени рассматривали болезнь как состояние, совершенно отличное от здорового, развивающееся в теле или вызываемое внешними причинами, существующее внутри своего невольного хозяина, высасывающее и истощающее его силы, подобно какому-то чужеродному паразиту. По их мнению, патологические ткани образуются de novo из абстрактного исходного вещества или даже крови, когда что-то в организме пошло не так. Согласно этим представлениям, больные структуры настолько отличаются от здоровых, что узнать что-либо о первых, изучая вторые, совершенно невозможно, и именно эту концепцию Вирхов оспаривал в своем первом эссе «Точка зрения в научной медицине», подчеркивая свое понимание термина «научная медицина»:
